Книга Человек смотрящий - Марк Казинс

нам войну как она есть. Их репрезентативная природа не в состоянии охватить всю амплитуду, скажем, человеческого страдания. Я бы еще присовокупил к ним электрический свет. Искусственный свет продлил производительное время суток, облегчил жизнь людям со слабым зрением, сделал пребывание в публичном пространстве безопаснее и понятнее. Вообще, у электрической лампочки пороков немного, но они есть: световое загрязнение, невозможность видеть звездное небо, бездарное освещение большинства промышленных и некоторых торговых площадей (шутка). К не абсолютно положительным явлениям относятся и визуальные мемориалы. В целом людям, пережившим трагедию или оплакивающим ее жертв, отрадно знать, что в мире есть место, выступающее немым, но зримым свидетелем трагедии. Однако иногда мемориалы используются в пропагандистских целях, а иногда они злонамеренно «апроприируют» людское горе, попросту говоря – спекулируют на нем.

В эту категорию, по нашему ощущению, попадают социальные сети (Фейсбук) и селфи – и то и другое только ленивый не критикует. Да, они вездесущи, неразборчивы, сплошь и рядом откровенно пошлы, и это еще мягко сказано. Однако в пылу обличений легко можно проглядеть несомненное благо свободного, несанкционированного общения, возможность прямо, без оглядки на условности, заявить о своей позиции (соцсети), продемонстрировать неистребимую потребность человека видеть себя частью некоего людского сообщества и мира в целом (селфи). Короче говоря, категория условно положительного видения очень представительна и включает в себя многие стороны визуальности.

И теперь мы наконец добрались до безусловно благотворных аспектов нашей способности воспринимать мир в зрительных образах. Примеров здесь великое множество, но как вам такой, не вполне ортодоксальный набор: цвет, пейзаж, записные книжки Леонардо да Винчи, наблюдения за людьми, лица любимых, протесты, Галилей, Дэвид Юм, Баухаус, кинокомедии в жанре слэпстик, фильмы Ларисы Шепитько и Клер Дени, электронный микроскоп и скайп? Не уверен, что кому-то еще придет в голову точно такой же перечень. Бойко перескакивая с одного на другое, он может растянуться на много страниц, и вы вольны дополнить его по своему вкусу. Конечно, мой выбор устроит не всех. Так, человек с консервативными политическими взглядами усомнится в безусловном благе общественных протестов.

Однако завершить нашу историю на самых радужных образцах воспринимаемой глазом действительности было бы не совсем честно. Как ни крути, у нашей визуальности слишком много изъянов, и поставить здесь точку означало бы продемонстрировать наивный оптимизм относительно наших отношений с видимым миром. Проявим взвешенность в оценке ситуации и немного отступим назад, в сторону вышеупомянутой зоны условно положительного. Здесь, как мне думается, мы обнаружим Поля Сезанна. Его твердая решимость работать на пленэре и многократное повторение одних и тех же мотивов, например яблок, убеждают нас в том, что он целиком посвятил себя идее познания, осмысления видимого мира. Эта идея питала его, и он до конца своих дней не пресытился ею. Тем не менее, глядя на его «Извилистую дорогу», мы отмечали, что к непосредственным зрительным впечатлениям художник относился с долей скептицизма. Поэтому на всякое свежее впечатление у него накладывались некие соображения. Часть из них касалась собственно живописи – того, что происходит на поверхности холста; но другие соображения можно назвать посторонними, не спровоцированными одним лишь наблюдением. Отсюда наше восприятие Сезанна, да и любого из нас, как проектора. Я бы сказал, что его знаменитая «оптика» есть выражение осторожной, дозированной радости. И это то, на чем стою я сам. Я обожаю смотреть на мир, но сознаю изъяны своего видения. Человеческий род должен быть благодарен за волшебный дар зрения, хотя не все, что мы видим, нам во благо. Способность видеть невероятно обогащает нашу жизнь.

Здесь мне бы и подвести черту, но с языка сорвалось «человеческий род», и я подумал, что за рамками нашего разговора осталась одна любопытная область современных научных исследований. Собственно, с нее можно было бы начать рассказ, но пусть это будет финальным аккордом.

Мы говорили о том, чтó видит человек в промежутке между двумя точками, символически представленными вот этими образами, – между рождением и смертью.

Что происходит с накопленными за жизнь зрительными образами, когда человек умирает, – исчезают ли они без следа вместе с ним? Исчезает ли реликварий нашего визуального опыта? Очевидный ответ – да, но насколько он верный? Французский биолог Жан-Батист Ламарк мог бы с этим поспорить. В 1809 году, ровно за полвека до появления классического труда Дарвина «О происхождении видов», была издана «Философия зоологии» Ламарка. Автор и раньше утверждал, что окружающая среда влияет на эволюцию биологического вида, как бы приспосабливая его к своим условиям. Кроты слепы, потому что им незачем видеть. Ну, это еще куда ни шло. Но потом, в «Философии зоологии», он написал следующее.

Все, что природа заставила особей приобрести или утратить под влиянием условий, в которых с давних пор пребывает их порода… все это природа сохраняет путем размножения у новых особей, которые происходят от первых[38].

Другими словами, мы можем наследовать признаки, приобретенные нашими родителями в течение жизни под воздействием внешних условий. Сегодня эта догадка уже не показалась бы нам чем-то совершенно неправдоподобным, но в то время вызвала недоумение у многих ученых, и впоследствии теория Ламарка подверглась суровой критике. Эволюция происходит на протяжении веков и тысячелетий и, уж конечно, не может наблюдаться на примере отца и сына! Несмотря на отдельных приверженцев, ламаркизм долго оставался в тени. Но совсем недавно о нем внезапно вспомнили. В 2013 году Брайан Диас и Керри Ресслер из Медицинского центра Университета Эмори в американском штате Джорджия опубликовали результаты опытов над мышами. Воздействуя на животных слабым электрическим током, их приучали связывать болевые ощущения с запахом черемухи, пока мыши не начали в страхе бежать от одного только запаха. Затем самок оплодотворили спермой «пуганых» самцов. Оказалось, что рожденные от них мышата тоже боятся запаха черемухи. И значит, такого рода память может генетически передаваться от отца к сыну. Механизм передачи до конца неясен (считается, что в них задействованы микроРНК), но, судя по всему, подобная информация передается и по женской линии.

Николас Шейкшафт и Роберт Пломин в работе, опубликованной 28 сентября 2015 года, приходят к удивительным выводам: способность узнавать лица передается по наследству обособленно от других наследуемых способностей. Так что если у нас хорошая память на лица, в этом заслуга наших ближайших предков, а не общей эволюции человека как биологического вида. И если принять во внимание еще один, более очевидный факт – что малышку на фотографии вверху не нужно специально учить бояться льва, чтобы она правильно реагировала на