Книга Лидерство: Шесть исследований мировой стратегии - Генри Киссинджер

что получать". Горбачев ответил, что он "понимает британскую систему, но советская система была выше". Дискуссия продолжалась в том же духе, ни один из участников не уступил. Когда встреча подошла к концу, никаких новых инициатив или соглашений не появилось. Однако, несмотря на очевидный тупик, этот обед стал одной из самых значимых встреч в период премьерства Тэтчер.

Как она позже писала, Тэтчер поняла, что, хотя высказывания Горбачева повторяли знакомые марксистские догмы, "его личность не могла быть более отличной от деревянного чревовещания среднего советского аппаратчика". Позже, в тот же день, Тэтчер "пришла к пониманию, что именно стиль в гораздо большей степени, чем марксистская риторика, выражал суть личности, скрытой под ним". Она почувствовала, что Горбачев по своей природе был более гибким, чем его предшественники. И, как обычно, она не стеснялась высказывать свои взгляды. Я настроена осторожно оптимистично", - сказала она на следующий день в интервью Би-би-си, добавив в ставшем знаменитым высказывании: «Мне нравится господин Горбачев. Мы можем вести дела вместе».

Но во время встречи с Рейганом в Кэмп-Дэвиде в декабре того года она взяла осторожный тон. Да, Горбачев был обаятелен и "открыт для дискуссий и дебатов", говорится в записях Белого дома об этой встрече, но Тэтчер также размышляла: "Чем обаятельнее противник, тем опаснее". Однако это беспокойство не умаляло ее главного вывода. Как позже сказал Рейган: "Она сказала мне, что верила в возможность великого открытия". Конечно, оказалось, что она была совершенно права.

После того, как Горбачев стал генеральным секретарем после смерти Черненко в марте 1985 года, возросла поддержка положительной оценки Тэтчер нового советского лидера - как и давление на Рейгана с целью участия в раннем саммите с ним. Сторонники жесткой линии в администрации Рейгана решительно выступали против этого курса. Настаивая на том, что неослабевающее давление в конечном итоге приведет к краху советской системы, они утверждали, что в результате диалога можно потерять большую сплоченность союзников. Приняв другую сторону аргумента, Шульц стремился усилить инстинктивное желание Рейгана встретиться с новым советским лидером.

Мое собственное мнение, высказанное Тэтчер, заключалось в том, что усилия Рейгана по наращиванию мощи США и завоеванию уважения СССР в течение первого срока обеспечили ему сильную позицию на переговорах во второй срок. К началу лета Рейган принял решение, объявив о планах проведения саммита с Горбачевым в Женеве в ноябре. Он оказался поворотным моментом. В лучших традициях "особых отношений" Маргарет Тэтчер выступала в качестве надежного партнера и советника, предоставляя администрации независимые и хорошо информированные суждения. Рейган во многом основывал свой подход к переговорам в Женеве на незапрошенном и необычайно подробном письме Тэтчер от 12 сентября 1985 года, в котором она давала советы по взаимодействию с Горбачевым. Посредничая в это время между Рейганом и Горбачевым, Тэтчер находилась на пике своего международного влияния.

Энтузиазм Тэтчер в отношении диалога с Горбачевым усилился в конце 1980-х годов, когда он приступил к реализации обширной программы внутренних реформ. Для европейских левых разговоры Горбачева о реформах и открытости - гласности и перестройке - были достаточны для того, чтобы опровергнуть тэтчеровскую предпосылку о сохраняющейся советской угрозе. Антиядерное движение нашло новую почву для борьбы за полное разоружение. Такие разговоры были анафемой для Тэтчер, которая не уставала повторять своим европейским коллегам о достоинствах сочетания дипломатической гибкости с необходимостью сильной обороны и осознанием сохраняющейся советской угрозы.

На этом фоне разразился серьезный кризис в трансатлантических отношениях. В октябре 1986 года Рейган и Горбачев встретились в Рейкьявике, Исландия, где они решили продолжить реализацию концепции американского президента о безъядерном мире. То, что было заявлено как неформальная встреча для подготовки к полноценному саммиту в Вашингтоне, превратилось в обмен мнениями такого масштаба, который редко бывает хореографическим и тем более импровизационным на международной арене.

Горбачев приехал в Рейкьявик, готовый согласиться на резкое сокращение советского ядерного арсенала, надеясь убедить Рейгана не только последовать его примеру, но и отказаться от Стратегической оборонной инициативы (СОИ). За закрытыми дверями два лидера обсуждали все более значительные сокращения, которые достигли крещендо, когда Рейган предложил им договориться о полном отказе от ядерного оружия. «Мы можем это сделать, - подтвердил Горбачев. Мы можем его уничтожить». Диалог дошел до подготовки проекта соответствующего меморандума о взаимопонимании.

Переговоры в конечном итоге зашли в тупик из-за вопроса о СОИ. Горбачев настаивал на том, чтобы SDI была ограничена лабораторными исследованиями в течение десяти лет. Рейган, убежденный в том, что СОИ необходима в качестве страховки даже в безъядерном мире и что испытания СОИ в космосе необходимы, отказался. Американский президент вышел из тупика, резко покинув встречу, тем самым сорвав предварительное соглашение об отмене всего ядерного оружия, которое уже было подготовлено.

Десятилетие или около того спустя я спросил Анатолия Добрынина, который был советником Горбачева по внешней политике во время Рейкьявика, почему советские переговорщики не приняли главную особенность - замораживание, а затем взаимное и радикальное сокращение количества оружия; вопрос об испытаниях в космическом пространстве мог быть перенесен на последующую, техническую конференцию, скажем, в Женеве. «Потому что у нас в комнате не было никого, кто знал бы много о ядерной стратегии, - ответил он, - и потому что нам не пришло в голову, что Рейган выйдет из комнаты».

Тэтчер была глубоко обескуражена. Призывая Рейгана вести дела с Горбачевым, она не предполагала, что такое взаимодействие может привести к полному пересмотру существующей оборонной политики США и Великобритании. Встретившись с ней через два месяца после Рейкьявика, я обнаружил, что она сильно обеспокоена ходом событий. По ее словам, саммит стал "землетрясением", которое поставит под угрозу "всю хорошую работу, проделанную администрацией Рейгана" по улучшению отношений между США и их европейскими союзниками. Пытаясь подорвать давнее соглашение НАТО о роли ядерного оружия, Рейган вплотную подошел к делегитимации одной из основ трансатлантического альянса.

Теперь Тэтчер считала своей задачей помочь президенту занять более прочную позицию. Она была, как она сказала мне, "полна решимости оставить в стороне Рейкьявик". Ее первоначальный подход заключался в том, чтобы окутать свое послание самыми теплыми похвалами. Позвонив Рейгану в Белый дом на следующий день после саммита, она неискренне сказала ему, что он "прекрасно справился в Рейкьявике". Саммит, по ее мнению, "выглядел как советская подстава", и было необходимо "возложить вину за тупик на Горбачева". Затем она перешла в наступление, предупредив Рейгана, что выступление за полную ликвидацию ядерного оружия будет "равносильно капитуляции, поэтому мы должны быть очень, очень осторожны".

Ее мольбы оставили Рейгана равнодушным. Когда Тэтчер повторила свою обеспокоенность