Книга Горькая истина. Записки и очерки - Леонид Николаевич Кутуков

произошедшей всероссийской катастрофы.

Жили мы тогда в типичной итальянской вилле, построенной в три этажа на обрывистой скале, омываемой тихими всплесками летних волн, или порой яростными зимними, хотя во все времена года море часто походило на лазоревую гладь всевозможных оттенков. Средний этаж выходил в экзотический сад с эвкалиптовыми деревьями, пальмами, кактусами различных видов и разноцветными олеандрами. Из нижнего этажа ступеньки лестницы вели на пляж золотистого песка. Это был как бы спасительный оазис успокоения и передышки перед вступлением в нелегкую трудовую жизнь эмигрантского существования.

Сразу же культурные традиции изгнанных «буржуев» предъявили свои права, и служба российскому искусству продолжилась на этих чуждых нам берегах, где невидимо ощущалось присутствие величайшего российского мецената Павла Михайловича Третьякова[454], основателя и обокраденного большевиками владельца Третьяковской галереи в Москве. Среди нас жили две его дочери — Мария Павловна Боткина[455] и Любовь Павловна Бакст[456].

Муж Марии Павловны, капитан второго ранга, Александр Сергеевич Боткин[457], сын лейб-медика и брат лейб-медика, Евгения Сергеевича Боткина, разделившего трагическую судьбу гнусно убиенной в Екатеринбурге Царской семьи. По желанию отца, Александр Сергеевич окончил Военно-Медицинскую Академию в Санкт-Петербурге, но затем поступил во флот строевым офицером, будучи, таким образом, единственным морским офицером Российского Императорского флота со значком Медицинской Академии. Он был замечательный рассказчик, имея за собой неистощимый запас впечатлений о своих дальних плаваниях. С ними была их 16-летняя дочь Марианна[458]. Все Боткины были прекрасно образованы и знали в совершенстве многие иностранные языки, что позволяло им следить за новейшей мировой литературой и искусством. Мария Павловна вела обширную переписку с друзьями, художниками и писателями.

Другом детства Александра Сергеевича был знаменитый математик и судостроитель, генерал по адмиралтейству Алексей Николаевич Крылов[459]. Он остался на службе у большевиков, но среди нас находилась его жена, Елизавета Димитриевна с дочерью Аней 18 лет. Это была тяжелая трагедия. Два сына Крыловых доблестно пали на поле чести в Добровольческой Армии, борясь с охватившим Россию кровавым мраком большевизма. На наших глазах происходила тяжелая драма жены и матери…[460] Через несколько лет, когда мы все рассеялись, Аня Крылова вышла замуж в Лондоне за Петра Леонидовича Капицу[461], знаменитого ученого, и теперь, надо думать, продолжает проживать в Советском Союзе.

В соседней вилле жила другая дочь Третьякова, Любовь Павловна Бакст, жена знаменитого художника-декоратора, с 16-летним сыном Андреем[462], унаследовавшим от своего отца способность к живописи. Он много рисовал, и я часто ему позировал.

Хозяйка виллы, Анна Николаевна Сведомская, сестра моего отца, писательница и меценатка, вдова известного художника, одного их братьев Сведомских, картины которых, написанные, главным образом, на сюжеты древнеримской жизни, можно видеть в Третьяковской галерее, а в Киеве роспись Владимировского собора — Бог — Саваоф, воскрешение Лазаря и др. Ее дочь, моя сверстница, Анна Александровна, унаследовала талант отца, и, кроме живописи обладает большими способностями к скульптуре. Позднее, проживая в Сан-Ремо, она занималась реставрацией картин. У нее находятся несколько картин отца и дяди. Вчера проездом я ее посетил. Знаменательно, что и ее сын унаследовал способности к живописи. Сведомские сродни с Дягилевым и в 1921 году в Риме познакомили меня с ним. Он приглашал меня на свои балеты, которые давались в римском королевском театре, что мне давало иллюзию погружаться в атмосферу незабвенного Мариинского театра в Санкт Петербурге…

Среди обитателей виллы Вивальди следует вспомнить няню Сведомских, Прасковью Алексеевну и няню Боткиных Вареньку[463]. Не зная итальянского языка, они прекрасно справлялись, когда ходили в лавочки деревушки, уверяя, что итальянцы притворяются, что не понимают по-русски: как вообще можно не понимать нашего русского языка!

Но музыкальное название виллы Вивальди действительно себя оправдывало. До войны 1914 года братья Сведомские постоянно проживали в Риме. На их вилле устраивались вокально-музыкальные вечера, когда А. Н. Сведомская принимала знаменитых итальянских певцов, которым сама аккомпанировала. Когда я приехал в Рим после окончания гражданской войны, она познакомила меня с Баттистини, этим кумиром сезонов «итальянской оперы» в России, который, приняв соответствующую театральную позу, спел мне по-русски: «Не плячь, дития, не плячь наприасно!» (из оперы «Демон»).

И на вилле Вивальди продолжилась страсть к музыке и итальянскому пению. А. Н. Сведомская давала уроки пения не только обитателям виллы, но и местной итальянской молодежи. Летом, когда к нам приезжали родственники и знакомые, а также много дачников из Турина и Милана, из открытых окон виллы продолжало нестись пение произведений Вивальди, Скарлатти, Верди, Россини и многих других композиторов, русских и иностранных. Катающиеся на лодках останавливались под окнами виллы, слушали, одобряя певцов заслуженными аплодисментами.

И сегодня можно еще встретить в Арма-ди-Таджиа весьма престарелых участников этих концертов или слушателей и свидетелей, когда жили на вилле Вивальди «синьори русси» — русские господа…

«Часовой», Брюссель, апрель 1972, № 550, с. 8–11

XV. (Во Флоренции)

Издавна на всех языках мира о Флоренции были написаны тысячи книг и многие сотни очерков, в том числе и на русском языке, включая и нашу эмигрантскую прессу. Иллюстрированно и без иллюстраций было рассказано о всех ее достопримечательностях, главным образом в области искусства, музеем которого она теперь является, а также о пульсе жизни этого замечательного города во все эпохи ее истории. Немало наших соотечественников не только побывало в этом удивительном городе, но и подолгу в нем живало. Чтобы не повторяться, отметим всё же, что Гоголь посетил Флоренцию, Достоевский там писал «Идиота», а Чайковский «Пиковую Даму».

Мы же перенесемся на этот раз не в сравнительно недавнее прошлое Флоренции, а более в глубину веков — в XV столетие, когда Ватикан сыграл свою очередную империалистическую карту на предмет искоренения православия в его целом, в том числе и в России. В те времена позиции Ватикана были очень сильны, так как католичество распространялось тогда на всю Западную Европу, ибо Лютер еще не родился и протестантство не отвоевало от Папы пол-Европы.

На этот раз наступление на православие выразилось в организации Флорентийской Унии, то есть «соединения» Католической и Православной Церквей, возглавляемого Римским Папой, с внедрением в православие католических догматов, о которых в этом кратком очерке я не имею возможности распространиться.

Следует отметить, что после крещения Руси при Владимире Святом иерархически русское духовенство было традиционно подчинено в течении почти что пятисот лет константинопольскому патриарху, а потому митрополиты на Руси всегда были «из греков». В княжение Василия Темного (1415–1462) Москва настолько уже возвысилась над хаосом удельного периода, что осознала свою миссию