Книга Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной - Мохандас Карамчанд Ганди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Беспорядки могут вспыхнуть очень скоро в районе Пайдхуни. Судья и полицейские уже прибыли туда, — добавил он.
Я едва успел оказаться на месте, как Умар Собани и Анасуябай примчались туда и попросили меня срочно проследовать в Пайдхуни.
— Люди сильно перевозбуждены, — сказали они. — Нам не удается успокоить их. Только ваше присутствие их умиротворит.
Я сел в машину. Подъезжая к Пайдхуни, я увидел, насколько огромная толпа там собралась. Заметив меня, люди несказанно обрадовались. Немедленно собралась процессия, а воздух наполнили торжествующие крики «Ванде Матарам!» и «Аллах Акбар!». В Пайдхуни на нашем пути встал отряд конной полиции. В офицеров полетели обломки кирпичей. Я пытался успокоить толпу, но тщетно: стало казаться, что град кирпичей не прекратится. Когда процессия вышла с улицы Абдур Рахмана и уже собиралась направиться дальше в сторону Кроуфорд-маркет, перед ней внезапно возник другой отряд конной полиции, присланный туда, чтобы помешать процессии двигаться в направлении Форта. Толпа была чрезвычайно плотной. Она почти прорвалась сквозь полицейский кордон. Нечего было надеяться, что мой голос услышат из-за стоявшего повсюду гвалта. В этот момент офицер, командовавший конными полицейскими, отдал приказ рассеять толпу, и тут же его подчиненные бросились в атаку, размахивая своими пиками. На мгновение мне показалось, что я непременно пострадаю, но мои опасения оказались беспочвенными. Уланы лишь слегка поцарапали корпус машины пиками, когда проносились мимо. Плотные ряды людей скоро были разорваны, ими овладело смятение, заставившее их обратиться в беспорядочное бегство. Кто-то упал и был тут же растоптан ногами, одних тяжело ранили, других раздавили копытами. Из этой людской массы невозможно было выбраться, а потому уланы вслепую прокладывали себе путь сквозь толпу. Я думаю, они попросту не видели, что творят. Это было ужасное зрелище. Всадники и люди смешались в каком-то безумном хаосе.
Только тогда удалось разогнать толпу и остановить процессию. Нашей машине разрешили двигаться дальше. Я остановился перед участком и зашел к комиссару, чтобы пожаловаться на действия полиции.
Итак, я зашел к комиссару мистеру Гриффиту. Лестницу, ведущую к его кабинету на втором этаже, окружали вооруженные до зубов солдаты. На веранде тоже царила беспорядочная суета. Когда меня впустили в кабинет, я увидел, что там уже сидит мистер Боуринг.
Я описал комиссару ужасные сцены, свидетелем которых только что стал. Он коротко ответил:
— Я не хотел, чтобы процессия дошла до Форта, поскольку там неизбежно произошли бы беспорядки. А когда я убедился, что люди не поддаются уговорам, у меня не оставалось другого выхода, кроме как отдать приказ конной полиции атаковать толпу.
— Но ведь вы знали, к каким последствиям это приведет. Лошади неизбежно начали бы давить людей. Я считаю, что не было никакой необходимости выдвигать вооруженных всадников, — сказал я.
— Вы не можете судить об этом, — возразил мистер Гриффит. — Мы, офицеры полиции, лучше вас знаем, какой эффект производит на людей ваша агитация. Если бы мы не прибегли к решительным мерам, ситуация вышла бы из-под нашего контроля. И могу вас заверить, что люди вышли бы и из-под вашего контроля тоже. Они быстро увлекаются всякого рода неподчинением. Они не могут понять, что их долг — поддерживать порядок. Я, конечно, не сомневаюсь в ваших намерениях, но люди их вряд ли поймут. Толпа следует своим инстинктам.
— В этом я с вами полностью согласен, — продолжил я. — Вот только люди по природе склонны не к насилию, а к покою и порядку.
Наш спор продолжался еще достаточно долго. Потом мистер Гриффит сказал:
— Предположим, вы бы убедились, что люди не понимают вашего учения. Как бы вы поступили в таком случае?
— Я бы прекратил кампанию гражданского неповиновения, будь я убежден в этом.
— Что вы имеете в виду? Вы сказали мистеру Боурингу, что отправитесь в Пенджаб, как только вас освободят.
— Да, так я и хотел поступить. Я собирался сесть на ближайший поезд, но сегодня это уже невозможно.
— Если бы вы проявили терпение, вы бы поняли, что толпа ничего не понимает в вашем учении. Знаете ли вы, что происходит в Ахмадабаде? Или в Амритсаре? Люди повсюду словно лишились рассудка. А ведь я получил еще далеко не все сведения. Телеграфные провода были перерезаны в нескольких местах. И я прямо скажу, что возлагаю ответственность за все эти нарушения порядка именно на вас.
— Спешу вас заверить, что всегда готов нести ответственность, если для того есть причины. Однако меня поразило и глубоко уязвило известие о беспорядках в Ахмадабаде. Не могу отвечать за Амритсар, поскольку никогда не бывал там и никому в этом городе не известен, но по поводу Пенджаба могу сказать точно: если бы пенджабские власти не препятствовали моей поездке туда, я бы сумел поддержать там порядок. Приказ о запрете на въезд спровоцировал людей.
Мы всё спорили и спорили. Достичь согласия было невозможно. Я сказал ему, что собираюсь прийти на митинг на Чаупати и призвать людей к спокойствию, после чего покинул участок. Митинг проводился среди песков Чаупати. Я долго говорил о том, что необходимо не прибегать к насилию, и о пределах сатьяграхи. Я также сказал:
— Важно понять, что сатьяграха — оружие тех, кто привержен истине. Сатьяграха основана на принципе ненасилия, и пока вы не научитесь соблюдать его в мыслях, словах и делах, я не могу призывать вас к массовой сатьяграхе.
Анасуябай тоже получила известия о беспорядках в Ахмадабаде. Кто-то пустил слух, что и ее арестовали. Фабричные рабочие буквально сошли с ума, узнав о ее предполагаемом аресте, бросили работу и прибегли к насилию, избив до смерти сержанта полиции.
Я отправился в Ахмадабад. Мне сообщили о предпринятой попытке разобрать рельсы вблизи от Надиада и о том, что правительственного чиновника убили в Вирамгаме, а в Ахмадабаде ввели военное положение. Людей охватил страх. Они позволили себе насильственные действия и теперь расплачивались за это.
На вокзале меня ожидал офицер полиции, чтобы сопроводить к мистеру Пратту, комиссару округа. Тот был в ярости. Я начал разговор очень спокойно и выразил сожаление по поводу беспорядков, затем сказал, что во введении военного положения нет необходимости, и заявил о своей готовности сотрудничать с властями, чтобы восстановить порядок. Потом я предложил провести митинг на территории ашрама Сабармати. Он охотно принял мое предложение, и митинг состоялся, насколько помню, в воскресенье 13 апреля, а военное положение отменили в тот же день или днем позже. Обращаясь к собравшимся на митинге, я постарался объяснить им, насколько неверно они поступали, и объявил, что вынужден прибегнуть к трехдневному посту в знак покаяния. Я также призвал людей держать подобный же пост продолжительностью в один день, а виновных в насилии убеждал признать свою вину.
Я понимал, в чем состоит мой долг. Было нестерпимо больно узнать, что рабочие, среди которых я провел достаточно много времени, которым я служил и от которых ожидал совсем другого, участвовали в бунте. Теперь часть вины за этот бунт я должен был взять на себя.
