Книга Гонка на выживание - Вадим Филоненко

– Хватит, Стин, – не выдерживаю я. Не могу больше выносить это профессиональное препарирование моей и без того растерзанной души.

– Прости, – немного растерянно откликается он.

– Вернемся к гипноизлучателю, – вмешивается Григ. – Стин, ты сказал, что он не давал тебе покоя.

– Да. Вернее не он сам, а его кража. Зачем его понадобилось красть? Да затем, чтобы вывести тебя, Брайан, на Эрика и его шестерок, среди которых скрывался сам Паук. А дальше втереться к тебе в доверие было делом техники, что превосходно и удалось осуществить Лонгу. Хотя, я думаю, изначально твоим помощником должен был стать все же Дик, а не Лонг. Но ты выбрал Лонга. Кстати, почему, а? Ведь гонщик тебе должен был быть ближе, чем штурмовик?

– Почему? – задумываюсь. – Потому что Лонг опознал во мне Грига.

– Я об этом не подумал, – бормочет Стин. – А ведь этот момент и впрямь не однозначный…

Он замолкает, погрузившись в размышления.

– Стин, – не выдерживаю я. – Так ты считаешь, что Паук это либо Дик, либо Лонг?

– А? Да… Кстати, с Ирэн был кто-то из них. Она сказала: «Ты знаешь, кто это. Это Би…», то есть Бинг, он же Лонг. Или она сказала: «бы…» – бывший гонщик «Диких Кентавров», то есть Дик. Она наверняка не раз видела Дика по визору, ведь еще год назад он был одним из лидеров своего клуба. Гордостью команды и прочее. А Ирэн, насколько я понял, интересуется гонками. Она болельщица, может, и не рьяная, но все же…

– Погоди, но ты сам говорил, что с Ирэн мог быть не Паук, а оперативник. А Паук, например, это Билл. Или Курт, – возражаю я.

– Нет. Паук либо Лонг, либо Дик, – уверенно отвечает Стин.

– Почему?

– Выигрыш, Брайан. Все дело в выигрыше. Не зря Ирвин так заинтересовался им. Похоже, Паук затеял эту аферу исключительно с целью личного обогащения. Он умело вплел ее в канву общей, так сказать, официальной, операции – якобы чтобы продолжать оказывать на тебя давление, а на деле, намереваясь просто-напросто набить свой кошелек. Я уверен, что не ошибаюсь, потому что ни для чего другого победа «Бешеных Псов» не была нужна. К тому времени Паук уже вступил с тобой в открытый контакт. Ты понимал, что происходит, и было вполне достаточно просто шантажировать тебя жизнью Ирэн. Однако замысел с «Бешеными Псами» довели до конца, а выгодно это было только двоим: Лонгу и Дику.

– Тогда Паук – это Лонг! – говорю. – Именно ему досталась большая часть выигрыша. Кстати, Ирвин, узнав об этом, сильно удивился и даже переспросил, уверен ли я, что Дику досталось меньше, чем Лонгу.

– Хм, – задумывается Стин. – Его удивлению есть только одна причина: Ирвин точно знал, что Паук – это Дик.

– Но Виктор проверил расчетные счета Дика и Лонга, так что сомнений нет: Дику достался миллион, а Лонгу три.

– Да… – тянет Стин. – А ведь, пожалуй, тогда все меняется…

– Что, Стин?

– Подожди, не тереби меня. Мне надо подумать.

– Времени нет. – Я гляжу на часы и начинаю заводиться. – Уже одиннадцать сорок пять. Через пятнадцать минут истечет назначенный Пауком срок!

– Вот и помолчи хотя бы эти пятнадцать минут! – огрызается Стин.

Молча жду, не сводя взгляда с часов.

11:46… 11:48… 11:50…

– Стин, – не выдерживаю я, – ну что?

– Пусть Виктор еще раз проникнет в банковскую систему и посмотрит, остался ли выигрыш на счетах Дика и Лонга, и если нет, то на какие именно счета ушли деньги.

11:51…

– На это нет времени, – возражаю.

– У тебя полно времени, – после паузы говорит Стин.

– В смысле? Ты думаешь, Паук не станет убивать Ирэн?

– Я уже отвечал на этот вопрос, – излишне резко отзывается он.

– Ты сказал, что Паук убьет Ирэн, а потом возьмет в заложники Мартина и даст мне еще одни сутки.

– Вот именно, Брайан. Сутки. А это очень много времени.

– Нет, Стин… нет…

– У тебя только два пути, – очень тихо откликается он. – Или пожертвовать, или предать.

Наверное, у меня наступает психологический шок, потому что на некоторое время я вообще перестаю соображать. Григ и Стин исчезают. А может, их и не было вовсе, а все мое общение с ними – это признаки начинающейся шизофрении. Раздвоение личности…

Хихикаю и подношу руки к голове. Мое восприятие искажается – стены палаты плывут, как в кривом зеркале, а мерцающие на стене часы вырастают до гигантских размеров, заслоняя весь остальной мир.

«11:55… 11:56…» – отсчитывают часы, и в такт с ними у меня в висках кровавыми молоточками стучит: «Пожертвовать или предать…»

В дверь палаты деликатно стучат.

– Войдите, – машинально откликаюсь я.

Дверь открывается. Я пытаюсь сконцентрироваться на вошедшей… Медсестра… в руках у нее плоская книжка портативного визор-фона.

– Мистер Макдилл, вам просили передать вот это.

Даже не буду спрашивать, кто именно просил. Я и так знаю, кто…

– Спасибо.

Беру визор-фон и жду, пока за медсестрой захлопнется дверь. Включаю и вижу на экране какое-то нежилое заброшенное помещение, каких полно в «Гнилом Квартале». В центре длинный стол, на нем лежит Ирэн. Ее запястья и лодыжки закованы в приделанные к столу металлические кольца. Над столом смонтировано нечто, напоминающее гильотину, широкое косое лезвие которой нацелено прямо на шею Ирэн.

Внизу экрана бежит текст:

«У тебя осталась одна минута, чтобы попрощаться с ней… Шестьдесят секунд… Пятьдесят пять… Пятьдесят четыре…»

В моей голове происходит очередной сдвиг. Теперь мне кажется, что я сижу в кабине лайдера, а автоматика ведет предстартовый отсчет.

Сорок пять… Сорок… Тридцать пять…

И тут вдруг все встает на свои места. Я успокаиваюсь и даже начинаю улыбаться.

«У тебя много времени», – сказал Стин. Что ж, он прав. Уж кому как не мне знать, что даже одна секунда – это целая вечность, а у меня их больше тридцати. Для космического гонщика тридцать секунд – это больше ста километров трассы, три боя, три поражения или победы. Целых три. Но сейчас мне достаточно и одной…

– Останови часы, – говорю в уверенности, что Паук отлично слышит меня. – Я готов отдать тебе карты. Но у меня есть условие.

«А ты уверен, что можешь ставить условия?» – ехидничает Паук.

В углу экрана продолжают мелькать цифры: 31… 30… 29… 28… Камера поворачивается и показывает мне лицо Ирэн. У нее отчаянные застывшие глаза и кровь на подбородке – тоненькая алая струйка сочится из закушенной с силой губы.

– Уверен. Потому что ни у тебя, ни у меня больше нет выбора. – Я говорю медленно, неторопливо, словно и не вижу, что обратный отсчет по-прежнему неумолимо приближается к нулю. – Знаешь, когда у человека не остается выбора, ему становится легче. Нет, правда. Если тебя заставляют выбирать, ты мечешься, психуешь, сходишь с ума. А вот если выбора нет, то все вдруг становится на свои места, и ты просто делаешь то, что должен.