Книга Россия, которой не было - 2. Русская Атлантида - Андрей Буровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иван стоял под Тверью пять дней. Сначала ограбили духовных, начиная с епископа. Простые люди думали, что тем дело и кончится, но через два дня, по царскому приказанию, опричники ворвались в город, бегали по домам, ломали всякую домашнюю утварь, рубили ворога, двери, окна, забирали всякие домашние запасы и купеческие товары: воск, лен, кожи и пр., свозили в кучи, сжигали, а потом удалились.
Жители опять начали думать, что этим дело кончится, что, истребивши их достояние, им, по крайней мере, оставят жизнь, как вдруг опричники опять врываются в город и начинают бить кого ни попало: мужчин, женщин, младенцев, иных жгут огнем, других рвут клещами, тащат и бросают тела убитых в Волгу. Сам Иван собирает пленных полочан и немцев, которые содержались в тюрьмах, частью помещены были в домах. Их тащат на берег Волги, в присутствии царя рассекают на части и бросают под лед. Из Твери уехал царь в Торжок; и там повторялось то же, что делалось в Твери…
Еще до прибытия Ивана в Новгород приехал туда его передовой полк. По царскому велению тотчас окружили город со всех сторон, чтоб никто не мог убежать из него.
Потом нахватали духовных из новгородских и окрестных монастырей и церквей, заковали в железа и в городище поставили на правеж; каждый день били их на правеже, требуя по 20 новгородских рублей с каждого, как бы на выкуп. Так продолжалось дней пять… Принадлежащие к опричнине созвали в детинец знатнейших жителей и торговцев, а также и приказных людей, заковали и отдали приставам под стражу, а дома их и имущество опечатали.
6 января, в пятницу вечером, приехал государь в городище с остальными войсками и с 1500 московских стрельцов. На другой день дано повеление перебить до смерти всех игуменов и монахов, которые стояли на правеже…
Вслед за тем Иван приказал привести к себе в городище тех новгородцев, которые были взяты под стражу. Это были владычные бояре, новгородские дети боярские, выборные городские и приказные люди и знатнейшие торговцы. С ними вместе привезли их жен и детей. Собравши всю эту толпу перед собою, Иван приказал своим детям боярским раздевать их и терзать «неисповедимыми», как говорит современник, муками, между прочим поджигать их каким-то изобретенным им составом, который у него назывался поджар, потом он велел измученных, опаленных привязывать сзади к саням, шибко вести вслед за собою в Новгород, волоча по замерзшей земле, и метать в Волхов с моста. За ними везли жен и детей; женщинам связывали назад руки с ногами, привязывали к ним младенцев и в таком виде бросали в Волхов; по реке ездили царские слуги с баграми и топорами и добивали тех, кто всплывали» .
Я думаю, нет смысла комментировать рассказанное.
Добавлю только, что на протяжении пяти недель «ввергали по воду» каждый день по 500—600, а часто до полутора тысяч человек. Общее число убитых составляет никак не менее 30—40 тысяч. Точного числа истребленных уже никто не назовет, в том числе и количества грудных младенцев, особенно сильно не любивших предков Ивана.
И не заводите, Бога ради, дурацкий мотив самооправдания: «Везде было то же самое! Время было такое!». Неправда! Нет! Ни в одной стране Европы подобный эксцесс был невозможен в принципе. В 1570 году речь идет не о действиях гражданской войны наподобие Варфоломеевской ночи или событий Тридцатилетней войны в Германии. Речь идет о царе, истребляющем в мирное время собственный народ, совершенно лояльных людей.
…А впрочем, стоит ли описывать, что смогло получиться… собственно, уже получалось, из Новгорода?! Москвой уничтожен вариант русской культуры, который сам по себе, самим своим существованием решал все вопросы, которые якобы стояли перед страной со времен Ивана IV. И которые якобы решали и Иван, и Петр… и, конечно же, не решили.
Можно много рассуждать о том, что же уничтожила Москва в стремлении к не ограниченной ничем власти. Я же замечу только одно: исчез вариант православной культуры, который мог оказаться не менее динамичным, не менее активным, чем католицизм. А может быть, и породил бы русский вариант протестантизма.
Впрочем, русский северо-запад так и остался неким странным местом в истории государства Российского, где народ был образованней, активней, предприимчивей других русских, больше склонно к индивидуализму.
Русский северо-запад упорно, неискоренимо тянулся в сторону Европы. Иван IV уничтожил остатки Новгорода и Пскова. Тогда Ижорская земля оказывается под шведской оккупацией. Не все знают, что не все русские жители Ижоры остались в Российской империи после отвоевания Прибалтики Петром. «Мы привыкли быть свободными…», — кротко объясняли ижоряне, садясь в шведские корабли.
А потом Петр построил на северо-западе столицу всей Российской империи образцово-показательный москальски-бюрократический город! И через этот город, через северо-запад, на Русь хлынуло все европейское… Как будто бы на всю империю. Но вот она распалась, столица переехала в Москву, а созданный Петром город так и остался «окном в Европу» и все больше превращался в град вольнодумный и мятежный.
Есть в этом нечто очень назидательное и очень радующее душу: город, построенный как столица империи, превратился в неофициальную столицу люто нелюбимого, всеми силами искореняемого северо-запада!
Из чего мораль: никому, даже царям, не дано идти против естественного течения событий. А будет все равно то, чему должно сбыться.
Если цель — распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты.
Граф Л. Н. Толстой
Все началось с того, что в имение князей Вишневецких пришел новый работник. Никто не знал, кто этот человек, откуда пришел и чем занимался до этого.
В мире, где очень важно принадлежать к какому-то клану, иметь известных предков, такие люди оказывались самыми незащищенными, малозначащими и находились в самом низу общества. Человек этот был работник Вишневецких.
И вот уже начинаются неясности! Работник… А что именно он делал? По какой части работник? Конюх он был, шорник, столяр, маляр, огородник? Об этом предание молчит. Может быть, из почтения к тому, кем оказался этот молодой человек? Может быть…
А есть другая история, что вырастили его монахи, из совсем маленького, грудного почти мальчика. Был голод, на дороге нашли мертвую мать. Руки трупа стискивали еще пищавшего младенца. Всякого, склонного идеализировать прошедшие времена, отсылаю к этой сцене, не такой уж редкой во всем мире.
Малыш был здоров и умирал только от голода. Монахи вырастили малыша, дали ему новое имя. На тощей шейке болтался крест, но кто знает, каким именем нарекли его первый раз? В таких случаях давали имя в честь святого, в чей день нашли ребенка. Ведь именно этот святой привел ребенка к спасению. Ребенок вырос и пошел в работники в одно из бесчисленных имений Вишневецких.
