Книга Солдат императора - Клим Жуков

За выгрузкою последовал марш на восток. Воля императора заносила острую шпагу его армии над городом Тунисом, в прошлом – финикийским Карфагеном, с одной стороны, и дагу флота с другой. Флот шёл в видимости берега, готовый прикрыть армию огнем, подкинуть припасов или обеспечить эвакуацию, если запахнет жареным. Ну и во время осады прибрежных укреплений его многочисленные пушки – неоценимое подспорье.

Ведь что такое корабль, как не огромная орудийная платформа с парусами? Пара судов – сорок пушек, или около того – сравнимо со всей сухопутной армией. Таскать за собой несколько десятков стволов весьма затруднительно, а тут никаких помех, море все выдержит. Так что судов у нас не пара и есть весьма большие со страшным количеством орудий.

Несколько раз на марше нас тревожили летучие отряды конницы. Как и предполагалось, местные с радостью навербовались в турецкую армию. А у кочевников всегда замечательная легкая кавалерия. Простите, что постоянно синонимизирую понятия конница и кавалерия, я знаю, чем они различаются[97]. Это я с целью литературных красот, не более.

К счастью, разъезды всегда оказывались начеку, и мы обошлись без серьезных потерь. Человек с воображением и не чуждый военного дела, легко представит, как это могло быть.

Ночь, палатки и шатры. Полыхает огонь неожиданно, по лагерю разливается пожар. Люди в исподнем выскакивают на улицу и тут же падают, пронзенные стрелами. Кто-то хватается за оружие, но мимо проносятся невнятные тени, сумрачными молниями сверкают сабли, рассекая позвонки и затылки. Минута – лагерь охватывает паника. Где враг не понятно, пожар ширится, начинают рваться бочки с порохом.

Когда с противоположенного конца подходит бронированная стена пехоты, когда выскакивает конница в полном вооружении, невидимого врага уже и след простыл. А заодно половины орудийного припаса и сотни человек, обреченных на плен и рабство. И убитых с полтысячи.

Обошлось. Этот пессимистический сценарий был абсолютно реален, но не воплотился в жизнь, благодаря многочисленным часовым и частому неводу легкоконных дозоров.

В ходе столкновений мы на практике выяснили, что мушкеты заметно дальнобойнее любых луков, а густая цепь пеших стрелков создает такую плотность огня, что стрельба по площадям без особого прицела приносит заметные результаты. Самое главное, неуловимые конные лучники побаивались заезжать в зону эффективного поражения, и, как следствие, посылали тучи стрел в белый свет без особой пользы для них и вреда для нас.

Плотные шеренги баталий то же отлично показали себя под дождем стрел. Один раз нас атаковали на марше и весь полк минут десять посыпали жалящей смертью. Мы успели в полном порядке построиться и начать неспешную атаку. Естественно, никого не поймали, но и потерь было куда меньше, чем можно было представить, глядя на тучи стрел, заслонявшие солнце.

Не так страшен черт. Если пехота не из робких и дисциплинирована, воевать можно. Во-первых, конная лава не в состоянии обеспечить сплошного поражения на единице площади, банально из-за разряженного построения. Во-вторых, та же редкость построения не позволяет вести прицельный огонь всей атакующей коннице. В любом случае, задние шеренги не видят куда стреляют, а то и находятся достаточно далеко, чтобы примитивное их оружие полностью теряло эффективность. В-третьих, промахнуться по целой баталии, конечно, не возможно, но навесная стрельба поражает головы и плечи, надежно прикрытые шлемами и горжетами, которые не по зубам даже лучшим бронебойным стрелам на такой дистанции. В-пятых, поближе легкая конница не суется, или суется не надолго, ведь пять шеренг мушкетеров – достаточно острый соус, чтобы отбить вкус их атаке. Главное держать строй и не бежать. Как только побежал – пиши пропало. От стремительных всадников не уйти. Все вместе с разгона они легко покромсают любую тяжелую пехоту, в любом количестве, ни доспехи не спасут, ни пики с алебардами.

Короче говоря, за десять минут обстрела полк потерял убитыми, ха-ха-ха, одиннадцать человек, и то, почти всех пока не успели построиться. И раненых чертова дюжина. Большинство – легкие, без потери боеспособности.

Чужих тел мы собрали с земли три дюжины, почти все попятнаны пулями. Кто-то поломался при падении с коней. Двоих порвало ядрами – пушки успели сделать несколько залпов. Плюс еще восьмерых порубали во время контратаки нашей конницы. Итого, одиннадцать против сорока четырех. Неплохой размен, я считаю.

Полезный опыт. Тогда стало совершенно ясно, что серьезную угрозу могут представлять лишь собственно турецкие войска: спахи и, конечно, янычары. И очень хорошо, потому как разведка доносила, что в районе Туниса концентрируется черная туча наемной местной конницы. Не менее тридцати пяти тысяч. Загибают, скорее всего, но число внушает уважение, в любом случае. Если бы с ними надо было серьезно считаться, то поход можно было смело сворачивать. У нас вся сухопутная армия двадцать три тысячи, плюс пять тысяч десанта испанской пехоты на кораблях. Ловить нечего. А так – нормально – повоюем.

Армия шла на восток. Все время было поглощено рутиной обязанностей. Механическая работа: подъем, марш, дежурство на походе, привал, опять марш, ночевка, часовые, пароли-отзывы, подъем, марш. Голову подключать к этим увлекательным занятиям не требовалось. Голова была занята другим. Я непрерывно думал о Заре и о своем обещании вернуться. И о том, что она ответила.

Такие мысли неминуемо приводили к неразрывно сплетенному с нашей судьбой человеку. Догадаетесь сами, или подсказать?

Пока мы плыли, пардон, шли по спокойному Средиземному морю, ровному как стол, я очень близко сошелся с моим неожиданным противником и, ха-ха-ха, молочным братом доном Франциско де Овилла.

Мы оказались на одном судне, запертые со всех сторон волнами. Деваться было некуда, в конце концов, более близких людей вокруг не нашлось и мы принялись дружить. Так бывает, когда люди пытаются убить друг друга. Возникает какая-то связь. Если повезло остаться в живых, связь никуда не пропадает. Есть шанс подружиться, а ведь нас не только потухшая вражда и смертельный поединок объединяли. Еще и память о Заре… не ведаю, что крепче.

Первые дни диалоги не отличались разнообразием и оживленностью.

– Доброе утро, – говорил я.

– Утро доброе, – говорил Франциско.

И все. Лучше б в морду дал, так обычно комментировал подобные разговоры Кабан. Вроде того, что чувства более ярко проявляются. Интереснее.

Потом я принялся подкалывать моего навязанного приятеля.

– Привет. Ты с утра похож на жопу. – Я сам выглядел немногим лучше, и ощущения были те еще, так как накануне мы всем воинским контингентом устроили на борту тихую, но очень вдумчивую попойку.

– Здорово, гад! – Беззлобно приветствовал испанец. – Тебе никогда не говорили, что ты ужасно храпишь? Как с тобой женщины общаются?