Книга Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X-XI веках - Петр Стефанович

Трудно согласиться и с тем, какое значение А. А. Горский придаёт формированию «боярского вотчинного землевладения». Хотя историк отказался от тезиса, который развивали Б. Д. Греков и С. В. Юшков, о раннем зарождении сеньориального землевладения на Руси (чуть ли не в VIII–IX вв.), но он удержал главную идею, с которой этот тезис был связан, – что само это землевладение коренным образом изменяет общественный строй, означая наступление феодализма. Если «организация дружины», не предполагая частного землевладения её членов, соответствовала «раннефеодальной монархии», то с её распадом и появлением боярских вотчин в XII–XIII в. наступает «развитый феодализм»[901].

Не вдаваясь здесь в дискуссию о феодализме, отмечу только, что в современной медиевистике и роль крупного (сеньориального) землевладения, и его связь с феодальными отношениями видятся далеко не такими однозначными, как их пытались когда-то представить советские учёные. Ещё тогда, когда С. В. Юшков и Б. Д. Греков создавали свою концепцию древнерусской истории, М. Блок в заключении к синтетическому труду «Феодальное общество» написал слова, которые в полной мере сохраняют значение и сегодня: «Сеньория, важнейший элемент феодального общества, была сама по себе древнее него; и существовала значительно дольше него. Эти два понятия должны быть разведены для того, чтобы можно было ими пользоваться»[902]. К этим словам надо добавить, что понятие сеньории должно быть разведено и с понятием господства или, если угодно, классового господства. Как убеждают современные исследования раннесредневекового общества, доминирующее положение знати могло складываться далеко не только вследствие обладания землёй, но и в силу массы других факторов[903]. Выдающееся значение знати прослеживается ещё у древних германцев[904] или, например, в древних Скандинавии и Англии задолго до образования сеньорий, хотя в то же время частное землевладение было известно уже и тогда – только не сеньориального типа, а скорее, крестьянско-хуторское, включённое в родовые отношения, с использованием наёмного или рабского труда[905]. О том, что материальный достаток и политическое влияние в ранний период совсем необязательно должны были быть связаны с землевладением, писал, например, X. Ловмяньский, опираясь на обширные сравнительно-исторические материалы[906].

Древнейшие летописные упоминания «сёл» и «жизней» бояр или каких-то людей из числа «дружины» того или иного князя, действительно, восходят к известиям, относящимся к середине XII в.[907] Однако этим упоминаниям по целому ряду причин нельзя придавать решающее значение.

Во-первых, мы просто не знаем, что представляли собой эти «сёла» и «жизни» – каков был их размер, юридический статус, кто в них жил и трудился, каковы были их происхождение и дальнейшая судьба. Какие-либо ретроспекции здесь практически невозможны – ни в одном регионе, входившем в состав Древней Руси, невозможно проследить преемственность землевладельческих комплексов, известных по источникам XIV–XV вв., с домонгольским временем, за одним-двумя исключениями в Новгородской земле. По некоторым данным (вкладная грамота Варлаама Хутынского, краткие упоминания «Русской Правды» и некоторых нарративных источников) можно думать, что в частных имениях трудились, в основном, холопы, рядовичи и наёмные работники. Известно также, что у бояр в их сельских имениях могли быть церкви[908]. Вероятно, некоторые имения были более или менее обширны и населены, и там жили более или менее постоянно. В одном случае мы знаем, что сельское владение с родовым монастырьком сохранялось за боярским родом на протяжении нескольких поколений. По данным «Сказания о чудесах Владимирской иконы Богородицы» выясняется, что ещё в конце XII в. селом, которое основал в окрестностях Переяславля (Южного) боярин Славята, упомянутый в статье ПВЛ 6603 (1095) г., владели его потомки, один из которых – Борис Жидиславич – служил Андрею Боголюбскому[909].Сопоставляя это свидетельство с грамотой Варлаама Хутынского (новгородского боярина Алексы Михалевича), который распоряжается собственным селом[910], и имея в виду данные XIV–XV вв., можно предполагать, что бояре владели своими сёлами на вотчинном праве. Никаких намёков на условное землевладение в домонгольских источниках нет, и характеристика бояр или кого бы то ни было как «поземельных вассалов князей» не уместна. Связи службы и землевладения не прослеживается, и об условном землевладении в сколько-нибудь заметных масштабах можно говорить фактически только с момента складывания поместного землевладения в Московском государстве с конца XV в.

Во-вторых, частное землевладение фиксируется и задолго до XII в. О нём упоминает один из древнейших памятников литературы Руси– Житие Феодосия Печерского, которое написал знаменитый Нестор, монах Киево-Печерского монастыря и выдающийся писатель. О том, когда именно работал Нестор над житием, в науке спорят. Самые поздние датировки относят создание текста ко времени около 1110 г., но по авторитетному мнению А. А. Шахматова, поддержанному недавно А. Поппэ, текст восходит к 1080-м гг.[911]

В Житии рассказывается, что в юности Феодосии жил с матерью в Курске и мать Феодосия располагала неким «селом» за городом, куда Феодосии ходил «съ рабы» «дѣлати съ всякыимь съмѣрениемь», а мать его удерживала от этого, «моляше и́ пакы облачитися въ одежю св[ѣ]тьлу и и тако исходити ему съ съвьрьстьникы своими на игры»[912]. Юность Феодосии́ в Курске надо относить приблизительно к 1030-м гг. Нестор не пишет, из какого социального слоя происходил Феодосия и кто был его отец. Он упоминает лишь, что его родители переселились из Василева в Курск, ««князю тако повелѣвъшю», а Феодосии служил «отроком» у «властелина града того» – то есть посадника (Нестор ещё называет его и «судией»). Вероятно, семья Феодосия принадлежала к сравнительно богатым горожанам, и его отец или кто-то из родственников имел отношение к структурам управления города. Если, таким образом, в 1030-х гг. горожане не-стольного города имели в распоряжении село с зависимыми людьми, то неужели в это время бояре, а особенно киевские бояре, не имели земельных владений и всё ещё жили с князем одним «огнищем», как выражался А. Е. Пресняков? Едва ли. Сёла у бояр, конечно, уже были, и об этом Нестор прямо и говорит в другом месте, когда упоминает, что позднее, в то время, когда монашеский подвиг прославил Феодосия и он возглавил Печерский монастырь, «князи и боляре» приносили в монастырь «отъ имѣнии своихъ на утѣшение братии, на състроение манастырю своему», а «друзии же и села въдаваюче на попечение имъ» (по относительной хронологии житийного повествования это сообщение имеет в виду конец 1060-х гг.)[913].