Книга Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - Таисия Наполова

Это было признано победой Ромодановского, за что он и получил звание «государича».

После такого похода Фёдор Лопухин вернулся домой больным. Дочь, царица Евдокия, приехала к нему в тревоге за его здоровье. Суеверная, подобно большинству русских людей, она думала: «Беда не ходит одна», — и ожидала самого худшего.

Отца спасли жарко натопленная баня и водочный настой на целебных травах. Дочь он встретил в кресле, обложенный подушками. И когда она вошла к нему, исхудавшая и несчастная, подумал, что надо поговорить с братом Петром: среди Лопухиных самый досужий и влиятельный.

Но он решил не говорить об этом дочери, только осторожно выспросить у неё о кремлёвском житье.

Пристальный взгляд отца смутил Дуню: «Лишь бы не стал расспрашивать!» Она поцеловала его.

— Слава тебе, Господи! Лоб-то у тебя не горячий. А это, вишь, лекарь прислал тебе склянку с лекарствами. Велел перед едой по одной пилюле принимать.

Она поставила на стол банку с лекарствами, села рядом на табурет, спросила, чем кончился потешный поход. Отец начал рассказывать о «есаулах» Лопухиных, о князе-кесаре Ромодановском и только ни разу не помянул о царе Петре. Лопухин старался казаться весёлым, но сердце его сжималось при виде поблекнувшей красоты дочери. В душе кипело: «Да что же они, лиходеи, с нею делают!» Его большие серо-голубые глаза потемнели от сдерживаемого гнева. Не выдержал:

— Жалуешься на что, Дунюшка? Исхудала вся. Али болит у тебя что?

— Так приболела немножко, да ныне здорова, — уклончиво ответила она. — О внуке, об Алёшеньке, почто не спросишь?

— Матушка сказывала уже: здоров Алёшенька. Вести приносили про него. Будто из Немецкой слободы присылали ему подарки.

Евдокия вспыхнула.

— Ну, коли вести тебе приносили, то ведомо тебе и то, что я подарок тот выбросить велела. Что глядишь на меня? Али не так сделала?

— Сама, поди, знаешь: царю Петру мила Немецкая слобода. Его не переломишь.

И, удручённо помолчав, Лопухин продолжал:

— Ты, Дунюшка, угождай царю-то, удовольствуй его. И гляди, чтоб дурости никакой от тебя не было — вот и не потянет его более в Немецкую слободу. А ты задумала обиду ему чинить!

— Какую обиду?

— А что подарок его выбросила.

— Не ведаю, батюшка, об чём изволишь говорить.

— Немка-то подарок Алёшеньке послала, думаешь, без ведома царя Петра?

— Ох, батюшка, не об том речь. Худо ты знаешь Петра. Он в такие дела не мешается.

— Ну, и ты не мешайся. Да с людьми говори поменьше — оно умнее будет.

— Видел бы ты, как его пьяного из слободы привезли.

— Ништо. Перебесится — и пить перестанет. А ты до времени нишкни.

— Батюшка!

— Не сетуй, Дунюшка, на мои слова! Но ежели Наталья Кирилловна помалкивает, то тебе и сам Бог велел.

— Наталья Кирилловна всё делает по своей выгоде. Ей бы меня уколоть. Она не останавливает Петрушу, чтобы меня виноватить. Ежели сын её от меня гуляет, то выходит, по её слову, что я безлюбовная жёнка. Мне она так и сказала: ты-де безлюбовная жёнка и тебе прямая дорога в монастырь.

— Молчи, Дунюшка, на эти слова, молчи! Перемелется — мука будет.

А сам тревожно подумал: «Ворон старый не каркнет даром. Верно, крепко засело у царицы Натальи упечь невестку в монастырь. Ишь, злоба-то как в ней лютует. Завидует Дуняшкиной красоте. Ей бы самой в монастырь. Старые царицы испокон веков кончали жизнь в монастыре. Кирилловне давно уже пора постричься, как принял схиму её отец. Вот и развязала бы она руки своему сыну-царю, стал бы своей волей править, а не из-под её руки. Да, видно, такой уж она уродилась, властолюбкой. Над царём Алексеем своевольничала, а ныне над сыном».

Тяжко задумался Фёдор Абрамович, как бы спасти Дуню от царицы. Трудное это дело: за нею стоит царь Пётр, который во всём творит волю матери. Как бы не Лишиться его царской милости.

Когда свидание с дочерью кончилось и Дуня стала откланиваться, Лопухин-отец взял с неё слово быть ниже травы и тише воды.

Между тем Наталье Кирилловне было не до невестки. С наступлением весны Пётр снова поселился на Переяславском озере. Чтобы мать не тревожилась о нём, слал ей письма.

И вдруг пропал. Об этом оповестил специально прискакавший гонец: царя нигде не сыщут. Наталья Кирилловна была в беспокойстве. Сначала думала отрядить Лёвушку с князем Борисом, более лёгким на подъём, потом решала ехать сама.

Фёдор Лопухин, все эти дни державший ушки на макушке, потому что размышлял, как подступиться к царице и замолвить доброе слово о своей Дуне, сумел своими тайными путями разведать, что царь двое суток отсыпался в маленьком хуторке недалеко от озера. Он и пришёл с этой вестью к Наталье Кирилловне.

Все знали, что царица Наталья в великой тревоге, но никто из её родных этой тревоги не разделял. Молодому царю Петру не впервой куролесить, где-нибудь отсыпается после очередной попойки. Наталья Кирилловна гневалась на братьев, особенно на Лёвушку, за их медлительность, глотала пилюли, пила целебное питьё и отважилась на поездку.

Отговаривать её от этой опасной в холодную весеннюю пору поездки было бесполезно. Ей казалось, что никогда прежде она так не любила сына, как сейчас, никогда так мучительно не тревожилась о нём. Чем нелепее и рискованнее проявлялись его недостатки, его физическое нездоровье, тем больше овладевали её душой страхи за сына. Как уберечь его от беды? Она верила, что ему суждено стать великим государем. Ей часто приходили на память гадания их семейного друга и учителя Симеона Полоцкого, пророчившего Петруше великое будущее, и она твердила себе: «Всё так и будет. Звезда Петруши взойдёт миру на диво».

Потому и не думала о своём здоровье и собралась в опасную для неё дорогу.

Увидев входившего к ней боярина Лопухина, она сразу почувствовала, что на устах у него добрая весть для неё. Бог весть каким способом она угадала это, потому что боярин Фёдор склонился в низком-низком поклоне, чтобы скрыть свои чувства при виде царицы. Его поразило её исхудалое, изжелта-белое лицо с тонкими бледными губами и воспалёнными глазами. Это так испугало его, что он начал с дрожью в голосе:

— Дозволь, великая государыня, сказать тебе добрую весть о царе Петре Алексеевиче. После трудов праведных он отсыпается в малом хуторке близ Переяславского озера.

— От кого принёс вести?

— От брата Василия. Ныне у тебя будет. Сымет дорожное платье да в кафтан обрядится и прямо к тебе с ведомостями. А мне велел упредить его, дабы ты, государыня, в спокойствии была.

Царица усмехнулась чему-то, тихо проговорила:

— Ценю усердие ваше, бояре Лопухины.

— Низко кланяемся тебе, праведная государыня, на добром слове.