Книга "Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

Одним из важнейших изобретений Пасечника была машина для «помола», которая с помощью сильного удара воздуха превращала порции высушенного возбудителя в мелкий порошок. Кроме того, он разработал новые методы микрокапсулирования: крохотные частицы, содержавшие возбудители, покрывались оболочкой из полимеров, чтобы сохранить и защитить микробы от ультрафиолетового излучения. Пасечник часто сопровождал офицеров из 15-го Главного управления Министерства обороны, когда они объезжали НИИ. Попов вспоминал, что Пасечник сидел в первом ряду и всё записывал в блокнот.

Алибеков, тогда первый заместитель директора «Биопрепарата», в мемуарах писал, как провёл долгий, утомительный день с Пасечником в Ленинграде, изучая проекты института. «Отвозя меня на вокзал, где я должен был сесть на ночной поезд в Москву, Пасечник казался грустным и немного подавленным. Я спросил его, всё ли в порядке. Ставить столь личный вопрос перед человеком вроде Пасечника было рискованно. Он был одним из наших ведущих учёных, на двенадцать лет старше меня, и он всегда казался немного отчуждённым. Я вдруг забеспокоился, что он может обидеться».

«Могу я быть с вами честным? — произнёс Пасечник. — Дело вот в чём. Мне 51 год, и в моей жизни наступило странное время. Я не знаю, добился ли я того, чего хочу. И меня скоро отправят на пенсию». В «Биопрепарате» пенсионный возраст составлял 55 лет. Но Алибеков похлопал Пасечника по плечу и сказал, что не стоит волноваться. «Четыре года — большой срок, и это могут быть ваши лучшие годы!»

По словам Алибекова, Пасечник криво улыбнулся.[639]

Этот разговор не давал представления о настоящей глубине отчаяния Пасечника. По словам тех, кто его знал и говорил с ним позднее, Пасечнику было всё труднее найти моральное оправдание своей работе над оружием. С каждым годом военные, которым были необходимы всё более действенные возбудители и крупные производственные мощности, становились требовательнее.

Прежде всего, Пасечник работал над моделью возбудителя чумы, устойчивого к антибиотикам. Если бы модель оказалась работоспособной, её легко можно было бы адаптировать для настоящей бактерии Yersinia pestis. Его мечта — найти лекарство от рака — ушла. Обещание, которое он дал себе — заниматься мирной наукой, — сдержать было невозможно. Пасечнику казалось, что он попал в ловушку. Учёный начал готовить побег.

***

В октябре 1989 года Владимир Пасечник поехал во Францию, чтобы договориться о покупке лабораторного оборудования. Алибеков одобрил эту поездку и забыл о ней. Во Франции Пасечник получил сообщение: нужно вернуться на срочное совещание всех директоров институтов «Биопрепарата» через несколько дней. Пасечник попросил коллегу, поехавшего с ним в командировку, возвращаться одному; сам он, мол, поедет на следующий день. Когда коллега прибыл в Москву, его встретила в аэропорту удивлённая жена Пасечника. Сам же Пасечник вместо аэропорта отправился в канадское посольство в Париже, где объявил, что он учёный, который работал над биологическим оружием в секретной советской лаборатории, а теперь решил бежать за границу. Канадцы захлопнули перед ним дверь. Пасечник впал в отчаяние. Он боялся идти к американцам или британцам, предполагая, что те заставят его снова работать над биологическим оружием. Но вариантов было мало: он, пересилив себя, позвонил из телефона-автомата в английское посольство и повторил, что он советский специалист по бактериологическому оружию и хочет перебежать в Великобританию.

Англичане среагировали мгновенно. Пасечника усадили в машину, отправили в лондонский аэропорт Хитроу рейсом «British Airways», а затем отвезли на конспиративную квартиру где-то на побережье.[640]

***

В пятницу, 27 октября 1989 года, в Лондоне было холодно и сыро. Рабочий день подходил к концу. Надвигались сумерки. Кристофер Дэвис, военный врач британского ВМФ, учившийся в Оксфорде и Лондонском университете, ведущий специалист по биологическому оружию в военной разведке, вспоминал, что с нетерпением ждал уик-энда. Он привёл свой стол в порядок. На столе не было ни одного документа, всё было заперто, как положено. Но около пяти часов вечера зазвонил телефон; на линии был его шеф Брайан Джонс.

— Крис, зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет, — сказал Джонс.

Дэвис отправился в его маленький кабинет — немногим больше, чем у него самого. Джонс вручил Дэвису лист бумаги. Это было сообщение от британской секретной службы MI-6 о прибытии советского перебежчика и о том, что он им рассказал.

— Вот дерьмо, — произнёс Дэвис. Его взгляд выхватил в тексте слово «чума». Он мгновенно понял, что это значит. Он сказал Джонсу: «Советский Союз разрабатывает стратегическое биологическое оружие. Чуму не применяют на поле боя!»[641]

Секретарь Алибекова вбежала в его кабинет утром в понедельник. На линии был заместитель Пасечника, Николай Фролов, и он хотел срочно поговорить с Алибековым. По словам Алибекова, он тогда был настолько уставшим, что, казалось стоит положить голову на стол — и он заснёт.

— У нас проблема, — заговорил Фролов. — Пасечник не приехал!

Алибеков утешил его: ничего страшного, если Пасечник немного опоздает на совещание директоров институтов.

— Нет! Нет! — Фролов чуть ли не кричал в телефонную трубку. — Он не вернулся из Франции!

Алибеков начал понимать, что произошло. Во Франции Пасечник не спал всю ночь, лёжа в одежде, а затем попросит коллегу ехать без него. Когда коллега собрался в аэропорт, Пасечник обнял его и сказал «прощай» вместо обычного «до свидания».

«Я слушал всё это, и у меня скрутило живот», — вспоминал Алибеков. Он зашёл к Калинину, директору «Биопрепарата». Тот выглядел так, будто услышал о смерти близкого родственника. Калинин побледнел и сказал Алибекову: нужно срочно звонить Горбачёву.[642]

***

В первые дни Пасечник сильно нервничал. Он оставил семью. Он боялся, что его будут судить как военного преступника, пригвоздят к позорному столбу или заставят вернуться к работе над микробами, а то и отправят назад в Советский Союз. Он знал массу всего об исследованиях «Биопрепарата» и испытывал страх перед возможной реакцией британцев. «Это, наверное, было как быть сброшенным в море, не зная, кишит ли вода акулами, доберёшься ли ты до берега, всё ли будет в порядке, — вспоминал Дэвис. — И от этого, я думаю, всё выглядело ещё более драматичным — его решение, что не может больше заниматься тем, чем занимался. Это был необыкновенный шаг».