Книга Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Игорь Синицин

Чешский хрусталь, стоявший перед Юрием Владимировичем, был красоты необыкновенной. Андропов подошел ближе, пощелкал ногтем по краю вазы и бокалов — они издали чистый звон на разные тона, в зависимости от формы и размера предмета. Юрий Владимирович наклонил голову и послушал. Пощелкал еще раз. Снова раздался малиновый звон. Потом он повернулся к сопровождению и сказал:

— Какие замечательные руки у чешских мастеров! Какое же это великолепное искусство!..

Затем его взгляд уперся в заместителя председателя КГБ по хозяйственной части Ардалиона Николаевича Малыгина. Андропов подозвал его поближе, кивнул на хрусталь и сказал:

— Но это подарок не мне, а моей должности… Ардалион Николаевич, отдайте всю эту роскошь в спецбуфет!..

Тут, видимо, самое время пояснить, что такое спецбуфет. Вообще-то это столовая для высшего руководящего состава КГБ. Такие же спецбуфеты существовали во всех министерствах и ведомствах Москвы, высших государственных и партийных учреждениях республик и областей, то есть там, где процветала номенклатура. В эти «столовые», где блюда ресторанно-диетического типа готовили из продуктов, поставлявшихся со спецбаз, приходили и садились на свои определенные места за столиками только работники самого высшего звена. Цены в меню стояли, как в самой дешевой диетической или вегетарианской столовой, а исполнение находилось на самом высоком вкусовом и качественном уровне, то есть вполне добротного ресторанного типа. До обеда и после него из спецбуфета официантка в накрахмаленном переднике и таком же хрустящем кокошнике на голове могла принести в кабинет клиента спецбуфета чай или кофе, сок, молоко, творог, сметану, выпечку, печенье, сушки и бутерброды с колбасой или сыром, произведенными в особых цехах мясомолочных комбинатов. В день получения зарплаты, а в КГБ ее выдавали ежемесячно двадцатого числа, что дало повод называть день выдачи зарплаты Днем чекиста — по аналогии с профессиональным праздником 20 декабря, — в спецбуфете клиенту предъявляли счет. Я платил рублей семьдесят — восемьдесят в месяц, с учетом стоимости взятых за этот срок для подарков коробок конфет и импортного спиртного. Жена, конечно, всегда ругала меня как «растратчика», но с удовольствием дарила большие коробки конфет подругам и врачам.

Генералы платили раза в два меньше, поскольку они как военнослужащие получали так называемые пайковые деньги на питание, а я, как единственное гражданское лицо, прикрепленное к этой «малой кормушке», выплачивал полную стоимость блюд и буфетной продукции.

Помимо спецбуфета для руководящего состава КГБ, но в должностях ниже, чем члены коллегии, действовала другая небольшая столовая. Она весьма неаппетитно, хотя и просторно, размещалась в корпусе посреди двора, который был всего за несколько лет до этого внутренней тюрьмой ВЧК — ОГПУ— МГБ — КГБ. Помимо этого в разных зданиях КГБ были еще буфеты и столовые для всех остальных сотрудников. Качество пищи в них и цены ничем не отличались от городских предприятий общественного питания. Только иногда в общедоступных буфетах, главным образом перед праздниками, появлялись хорошая колбаса и конфеты в коробках.

Спецбуфет на третьем этаже находился в особой зоне, неподалеку от кабинета председателя. Ежедневно туда привозили в особых запломбированных термосах и ящиках пищу для Юрия Владимировича как члена политбюро. Для столующихся здесь были два небольших зала. В одном из них, главном, стоял большой круглый стол, за которым обедали председатель и его заместители. Сюда вел отдельный ход.

В другом зале довольно тесно стояло около десятка столиков на четыре человека каждый. Члены коллегии КГБ, начальники самостоятельных управлений и отделов комитета, имели каждый свое, закрепленное за ним место. За двумя столиками пустовало одно-два свободных места, куда подсаживались столоваться гости соответствующих рангов, в частности прибывавшие в Центр с мест председатели Ленинградского и республиканских комитетов, начальники областных управлений. Столик секретариата стоял в углу, возле стойки с образцами конфет и спиртных напитков, в том числе грузинских и молдавских легких вин. Выглядела эта стойка весьма соблазнительно и к концу недели быстро пустела. Сверток с отобранными конфетами и вином официантка приносила обычно в кабинет клиента, а его стоимость заносилась в ежемесячный счет.

За нашим столиком, где сидели Лаптев, Карпещенко и я, оставалось свободное место для Крючкова, когда он задерживался после доклада на Лубянке и не мог возвратиться к обеду к себе, в Ясенево. У Крючкова в городке ПГУ была создана точно такая же система спецбуфета. Разговоры за обедом генералы вели самые разные, обычно неслужебного характера. Хотя изредка они заканчивали здесь споры, начатые в зале коллегии или на совещании у председателя.

Однажды в спецбуфете случился казус, касающийся моего литературного творчества. В конце 1977 года в издательстве «Молодая гвардия» тиражом в 200 тысяч экземпляров вышел и мгновенно разошелся мой первый роман «Негромкий выстрел». Сюжетом для него стало «дело полковника Редля» — опаснейшего русского шпиона, действовавшего перед Первой мировой войной в Австро-Венгерской империи. Я специально взял тему из истории дореволюционной российской разведки Генерального штаба, чтобы никто из коллег-писателей не мог бросить упрек руководителям пресс-службы КГБ в том, что они-де дают интересные материалы о советской разведке только сотрудникам или литераторам, связанным со спецслужбами СССР. А моя тема, считал я, сугубо историческая.

К тому же я решил укрыться под псевдонимом, чтобы в случае резко критических статей по поводу моего романа, которые могли появиться после его выхода в свет, не требовалось бы подавать в отставку, как критикуемому публично работнику аппарата ЦК КПСС. Псевдоним я выбрал себе дурацкий — Егор Иванов. Глупее нельзя было придумать, поскольку в справочнике Союза писателей СССР Ивановых — прозаиков, поэтов, драматургов, публицистов, критиков и т. д. — было полных шесть страниц. Многие писатели, настоящие Ивановы, чтобы не затеряться в толпе однофамильцев, наоборот, брали себе в качестве псевдонимов другие фамилии.

Не зная всего этого и желая взять псевдонимом фамилию матери, я сообщил в издательство, что буду выступать под именем Егор, как меня звали в детстве дедушки, и девичьей фамилией матери — Иванов. Но когда я принес первую книжку, еще теплую, прямо из типографии своему отцу, он очень удивился псевдониму, красующемуся на обложке.

— Откуда такая глупая идея? — спустив очки на нос, удивился он.

Оказалось, что он сам был тому виной. Когда я за три десятилетия до выхода романа заполнял в приемной комнате первого отдела МГИМО анкеты на двадцати четырех листах для поступления в институт, то ответов на многие вопросы из биографии родителей, как оказалось, не знал. Я понятия не имел, в частности, были ли раскулачены и на каких кладбищах покоятся останки моих дедов и дядьев, служили ли они в Белой армии или в крестьянских повстанческих отрядах Тамбовской губернии, хотя все были родом со Смоленщины. Не знал я тогда, по поветрию безбожных времен, и девичью фамилию матери.

Если с дедами и дядьями по линии отца я еще как-то мог выплыть, то, убей меня бог, не способен был ответить на простейший вопрос о семье матери. Она была сирота и воспитывалась у тетки совсем не московской, а из другого городка. Мне пришлось из института набрать по телефону номер отца и ознакомить его с этой проблемой. Он буркнул в трубку: «Пиши Иванова!..» — и отключился. Так я тридцать лет считал, что девичья фамилия матери Иванова, пока не пришел в ужас оттого, что Ивановых в российской словесности как нерезаных собак. Отец, сообщая мне заведомо ложные сведения о родственниках, мог, при определенном интересе органов к моей персоне, невольно подставить меня. Ведь моя юность проходила в худшие сталинские времена…