Книга Адам Бид - Джордж Элиот

В эту минуту в горле Мартина Пойзера было что-то такое, что заставило его произнести эти несколько слов отрывисто. Но Адам так же хорошо понимал их значение, и оба честных человека пожали друг другу руку с чувством взаимного понимания.

Ничто теперь более не мешало Адаму отправиться в путь. Он просил Сета сходить на Лесную Дачу и объявить сквайру, что Адам был принужден немедленно отправиться в путь, а также говорить то же самое всякому, кто стал бы расспрашивать о нем. Если Пойзеры узнают, что он уехал опять, то они поймут – Адам был уверен в том, – что он отправился отыскивать Хетти.

Он намеревался было прямо отправиться в путь с господской фермы, но побуждение, уже испытанное им несколько раз перед тем – зайти к мистеру Ирвайну и сообщить ему обо всем, – пробудилось в нем с новою силою, которую вызывает последний благоприятный случай. Он готовился предпринять продолжительное путешествие, затруднительное путешествие, морем, и ни одна душа не будет знать, куда он отправился. А если с ним случится что-нибудь? Или если ему непременно потребуется помощь в каком-нибудь деле, касающемся Хетти? Мистеру Ирвайну можно было довериться; и чувство, препятствовавшее Адаму рассказать что-нибудь, что составляло ее тайну, должно было уступить перед нуждою в том, что Хетти должна была иметь еще кого-нибудь, кроме него, кто был бы приготовлен защищать ее в крайнем случае. Что ж касается Артура, то хотя последний, может быть, и не совершил никакой новой вины, Адам не чувствовал себя связанным хранить молчание ради него, когда интерес Хетти требовал того, чтоб он говорил.

«Я должен сделать это, – сказал Адам, когда эти мысли, развивавшиеся по целым часам во время его грустного путешествия, теперь охватили его в одно мгновение, подобно волне, собиравшейся медленно. – Это так и следует. Я не могу долее оставаться один в этом деле».

XXXIX. Известия

Адам повернул по направлению в Брокстон и пошел самым скорым шагом, посматривая на часы, из опасения, чтоб мистер Ирвайн не выехал из дома, может быть, на охоту. Опасение и торопливость привели его в сильное волнение, прежде чем он дошел до ворот дома приходского священника. Перед воротами он увидел глубокие свежие следы подков на крупном песке.

Но следы были обращены к воротам, а не шли от них, и хотя у дверей конюшни стояла лошадь, то не была, однако ж, лошадь мистера Ирвайна: она, очевидно, пробежала в это утро немалое расстояние и, должно быть, принадлежала лицу, приехавшему по делу. В таком случае мистер Ирвайн был дома, но Адам едва мог собраться с духом и спокойно передать Карролю, что хочет переговорить с мистером Ирвайном. Двойной гнет определенной грусти начинал потрясать сильного молодого человека. Буфетчик посмотрел на Адама с удивлением, когда последний бросился на скамейку в коридоре и бессмысленно устремил глаза на часы, висевшие на стене против него. Карроль отвечал, что у его господина был кто-то, но он услышал, что дверь кабинета отворилась, посетитель, казалось, выходил, и так как Адам торопился, то пошел тотчас же доложить о нем своему господину.

Адам продолжал смотреть на часы: минутная стрелка пробегала последние пять минут до десяти часов с громким, тяжелым, однообразным шумом, а Адам наблюдал за движением и прислушивался к звуку, будто имел какую-нибудь причину на то. В минуты нашего горького страдания почти всегда бывают эти паузы, когда наше сознание делается онемелым ко всему, и мы понимаем и чувствуем только маловажное. На нас как бы нападает слабоумие, чтоб позволить нам отдохнуть от воспоминаний и страха, которые не хотят оставить нас и во сне.

Карроль, возвратившись из комнаты, вызвал Адама к сознанию его горестного положения. Он должен был тотчас же идти в кабинет.

– Я не могу себе представить, зачем приехал этот странный господин, – добавил буфетчик, единственно лишь потому, что, идя впереди Адама к двери, не мог удержаться от замечания. – Он пошел в столовую. Да и у моего господина какой-то странный вид, будто он испуган чем-то.

Адам не обратил внимания на эти слова: в нем не возбуждали участия дела других. Но когда он вошел в кабинет и посмотрел на лицо мистера Ирвайна, то в одно мгновение почувствовал, что лицо имело новое выражение, странно отличавшееся от выражения теплой дружественности, с которым мистер Ирвайн всегда встречал Адама прежде. На столе лежало открытое письмо, которое мистер Ирвайн прикрывал рукою, но изменившийся взгляд, который он бросил на Адама, нельзя было приписать вполне тому, что мистер Ирвайн был озабочен каким-нибудь неприятным делом, потому что он с особенным выражением посматривал на дверь, будто приход Адама производил в нем сильное беспокойство.

– Вы хотели говорить со мною, Адам, – сказал он тихим, принужденно-спокойным тоном, каким обыкновенно говорит человек, когда решается подавить волнение. – Сядьте вот здесь.

Он указал на стул прямо против него, не более как на аршин расстояния от его собственного стула, и Адам сел, чувствуя, что такое холодное обращение мистера Ирвайна было новым, более неожиданным затруднением для его объяснений. Но когда Адам решался на какую-нибудь меру, то отказывался от нее разве только по самым крайним причинам.

– Я обращаюсь к вам, сэр, – сказал он, – как к джентльмену, которого уважаю больше всех. Мне нужно сообщить вам нечто весьма неприятное… что вам будет столь же неприятно слышать, как неприятно мне сообщить вам. Но если я вам стану говорить о зле, совершенном другими, то вы увидите, что я заговорил, имея на то основательные причины. – Мистер Ирвайн медленно кивнул головою, и Адам продолжал несколько дрожащим голосом: – Вы знаете, что вам приходилось женить меня и Хетти Соррель пятнадцатого нынешнего месяца. Я думал, что она меня любит, и считал себя счастливейшим человеком в приходе. Но меня постиг страшный ударь.

Мистер Ирвайн вскочил с своего стула, как бы невольно, но потом, решившись подавить свое волнение, подошел к окну и стал смотреть в него.

– Она скрылась, сэр, и мы не знаем куда. Она сказала, что отправляется в Снофильд в пятницу две недели назад. В прошлое воскресенье я поехал за ней, чтоб привезти ее домой, а она вовсе не была там; она поехала в дилижансе в Стонитон, но дальше этого я не мог отыскать ее следов. Теперь же я отправляюсь в далекий путь искать ее, и никому, кроме вас, не могу доверить, куда отправляюсь.

Мистер Ирвайн отошел от окна и сел на свое место.

– Не имеете ли вы какой-нибудь идеи о причине, по которой она скрылась? – спросил он.

– Довольно ясно, что она не хочет выйти за меня замуж, сэр, – сказал Адам. – Она была недовольна, что срок свадьбы так приблизился. Но я боюсь, что это еще не все. Я должен сказать вам, сэр, что здесь еще нечто другое. Это дело касается еще другого человека, кроме меня.

На лице мистера Ирвайна, выражавшем чрезвычайное беспокойство, показался луч чего-то, походившего почти на облегчение или на радость. Адам смотрел на пол и молчал несколько времени: не легко было ему произнести теперь то, что он должен был сказать. Но когда он стал продолжать, то поднял голову и посмотрел прямо на мистера Ирвайна. Он сделает то, на что решился, не отступая ни на шаг.