Книга Африканский казак - Виктор Лаптухин

— Как здоровье Амины?

— Она родила чудесного мальчика, но по воле Аллаха ее земной путь прервался. В установленный срок для каждого смертного наступает свершение его судьбы, и никому не дано изменить предначертанное свыше. Поэтому эмир был милостив к глупцу, который принес в город весть о твоей смерти…

От такого известия у Дмитрия опять что-то сжалось в груди. Казалось, на смерть насмотрелся во всех видах и должен был бы привыкнуть. Но вот сейчас стало пусто и холодно. Понял, что будет одиноко без взгляда ласковых глаз Амины, ее успокаивающих слов. И пожили-то совсем немного, а теперь… Надо обязательно увидеть сына, она оставила ему свои глаза…

Потом уже вполуха слушал рассказ посланца о том, что после первых боев на Шари один из слуг эмира Лере на базаре в Дикве услышал о больших потерях в войсках Раббеха. Среди погибших кто-то назвал и Альхаджи Мусу. С этой вестью он и поспешил домой и сообщал ее всем встречным. Когда Амина услышала об этом, то не выдержала и забилась в рыданьях. Начались роды, и все усилия знахарей и самые верные снадобья не смогли спасти дочь эмира. Вскоре стало известно, что слуга все напутал и речь шла о другом человеке с таким же именем. Но эмир не велел казнить лживого гонца, его просто отвезли в горные леса и запретили приближаться к человеческому жилью… Пусть и Альхаджи Муса, носящий титул мадаваки Лере и отец наследника Лере, проявит милосердие и не велит казнить вестника, сообщившего ему о кончине жены…

С этими словами советник вновь упал к ногам Дмитрия. Но тот лишь молча указал ему на дверь. Вошел Ахмед и опять что-то забубнил о домашних делах, начал сочувственно вздыхать и охать.

Без лишних слов он был выставлен вон. Нужно было побыть одному, привести в порядок мысли, в которых перепутались внезапно свалившиеся домашние дела и государственные заботы. Да тут еще вспомнил, что за последнее время начальство из Питера не шлет никаких вестей… Вот сейчас сяду, спокойно все обдумаю и во всем разберусь…

Внезапно в дверь раздался поспешный стук и, прежде чем Дмитрий успел рассердиться, в ее проеме показалось перекошенное ужасом лицо евнуха.

— Хозяин, к тебе… гость! — прохрипел он и исчез.

В комнату быстро вошел Раббех.

Его лицо осунулось, глаза смотрели сурово. Видно было, что перед выездом в город он не успел переодеться, и в гости приехал в своем обычном, заношенном до неприличия кафтане, перетянутом широким ремнем. Сел напротив Дмитрия, и стали видны стоптанные до дыр подметки комнатных туфель повелителя Борну.

— Приветствую тебя, Альхаджи Муса, — негромко произнес он. — Ехал мимо, решил навестить. Знаю о печали и радости в этом доме. Скорблю вместе с тобой и поздравляю тебя. Все происходит по воле Творца. Телесная оболочка людей обращается в прах, но сами они бессмертны и продолжают жить в своих делах и детях…

В дверь опять заглянул евнух:

— Все женщины дома ушли на свою половину, хаким. В соседних комнатах никого нет.

— Теперь и сам уходи к ним. Суруру, встань у двери!

Нарушая все законы гостеприимства, Дмитрий молчал. Ждал, что последует за столь внезапным появлением эмира. Что-то уж слишком много новостей пришлось узнать за последние часы.

— Французы заняли Нгигми, — чуть слышно прозвучало в комнате. — Еще никто не знает об этом.

Пояснять такую новость не надо. Противник вышел к озеру Чад. Он перерезал главный караванный путь на Триполи. Теперь эмир Борну лишен важнейшей коммуникации, по которой от друзей в Триполи и стран Ближнего Востока поступают оружие, боеприпасы, информация. Англия, единственный сильный покровитель, завязла в Южной Африке. Бельгийцы обещали помочь, кое-что прислали, но не хотят ссориться с Францией. Для немцев все интересы сосредоточены в Европе. Россия далеко и для нее главное это проблемы Дальнего Востока. Поэтому сейчас, в конце декабря последнего года XIX столетия, все заняты своими собственными делами и не обращают внимания на отчаянные попытки одного из последних независимых государств Африки защитить свое право на существование. Надо признать, что французские политики и военные весьма успешно исполнили задуманное. Борну оказалось в полной блокаде.

— Как это случилось? Кто прикрывал северное направление?

— Виноват я сам. Послал туда младшего сына, дал ему в помощь надежных советников и базингеров. Но сейчас узнал, что французы появились внезапно со стороны Сахары и были одеты как местные кочевники. Дозорные были застигнуты врасплох.

— Разве они думали, что французы будут маршировать по барханам в своих красных кепи? Или ничего не слышали о колонне полковника Лами, которая идет из Алжира?

— О колонне я приказал молчать, чтобы не пугать людей раньше времени. Мой Мухаммед молод, его советники стары, никто из них не имеет опыта войны с европейцами. Бери свой алам и выбей французов, пока они еще не успели укрепиться в Нгигми, — голос Раббеха дрогнул, глаза увлажнились. Стало видно, как трудно старику держать себя в руках. Он наклонился вперед и, в знак высокого доверия, положил свою ладонь на плечо Дмитрия. — Очень прошу тебя, постарайся. Никто другой не спасет положения.

В последних боях алам арабов сильно поредел, но еще сохранял мобильность и огневую мощь. Форсированный марш на север прошел быстро и без потерь. Нападение на лагерь противника было хорошо организовано и грамотно исполнено. Энергичный обстрел завершился обходом и атакой в конном строю. Допрос пленных показал, что отряд возглавлял лейтенант, его маузер Айчак взял себе на память, а остальные воины являлись уроженцами Алжира и Марокко. Это была одна из конных частей французских колониальных войск, которые назывались спаги и носили бурнусы, шаровары, расшитые куртки и чалмы. Видимо, это обмундирование и ввело в заблуждение дозорных базингеров.

— Рубятся эти спаги, как бешенные, — заметил Айчак, осматривая поле боя. — Еще один такой поход, и от нашего алама ничего не останется.

— Это был передовой отряд разведчиков, — ответил Дмитрий. — Следом идет большая колонна с пушками. Если она займет главные оазисы на караванной дороге, грузы из Триполи придется возить дальним путем.

— Ты заметил, что кони у спагов были местных пород? Они не измотаны переходами по пустыне.

— Пленные сообщили, что пограничные султаны продали им свежих лошадей и корма.

— Это измена!

Дмитрий промолчал, все и так было ясно.

— Фитаурари, — не унимался Айчак. — Мы с тобой побратимы и я буду говорить откровенно. Нашего хакима называют «победителем» и «добывающим прибыль», но время его успехов кончается. Не собираюсь кричать об этом на базаре, но в жизни, как и в шахматах, привык смотреть на несколько ходов вперед.

— Какой же ход ты собираешься теперь сделать?

— Воин дорожит своей честью и верно служит вождю, которому он присягнул. Негус отпустил меня и теперь я служу Раббеху. Останусь с ним до самого конца.

— Правильно говоришь, побратим. Для воина честь дороже всего.