Книга Тайна Черной горы - Георгий Свиридов

– Их таких у нас три, – ответил Евгений Александрович.

– Три? – переспросил Воздвиженский, словно не верил своим ушам.

– И на четвертой пробуем, – Казаковский подошел к стене, где висела геологическая карта, и начал показывать места, где работают буровые. – На какую же везти, Борис Иванович? Или, может быть, сначала мы…

– Никаких «сначала»! – отрезал профессор, он остановился около стены и внимательно всматривался в геологическую карту, на которой знакомой цветной мозаикой были обозначены подземные структуры горных пород Мяочана, выбирая рельеф посложнее, а потом решительно махнул рукой. – Показывай все по порядку!

– Хорошо, Борис Иванович. Я только сейчас позвоню, предупрежу на буровых, что мы едем. – Казаковский снял телефонную трубку.

– Никаких предупреждений! – профессор накрыл своей ладонью руку Казаковского, принуждая положить трубку на место. – Мне не нужна почетная встреча! Я прибыл увидеть рабочую обстановку!

– Хорошо. С вашего позволения, я вызову машину.

Буровой мастер Зуфар Сайфулин удивился и искренне обрадовался, когда к нему на буровую неожиданно вместе с Казаковским прибыл знаменитый ученый. О его приезде в экспедицию Зуфар уже знал, друзья-товарищи успели сообщить. И Сайфулин, конечно, мало надеялся, что ему удастся повидать профессора. А тут он сам прибыл на буровую. Крупный, осанистый. Протянул крепкую руку и просто представился:

– Воздвиженский.

– Мы рады вас видеть, дорогой и глубокоуважаемый Борис Иванович, – Зуфар почтительно, двумя руками, предварительно их вытерев о свою куртку, пожал руку профессора. – Рады видеть нашего близкого старшего друга и душевно знакомого человека.

– Откуда ж вы меня знаете? Я же впервые вижу вас!

– Видеть вас и нам доводится впервые, но мы вас, Борис Иванович, давно знаем. И книги ваши и статьи в журналах читали. Но для нас были очень важными ваши письма. Мы их вместе с Евгением Александровичем вслух читали и к каждому вашему совету прислушивались. Спасибо вам за большую помощь! И старались сделать на буровой по вашим советам.

– Гм… Советы давать у нас многие горазды. А вот на практике решать их гораздо, гораздо сложнее.

– На практике у нас все делалось по расчетам Евгения Александровича. Он тут был главным. Он чертежи приносил, мы головой кумекали, делали-переделывали. Сначала никак не получалось. То воздух куда-то уходил, то не выносил из забоя раздробленную породу. А потом – пошло! Пошло-поехало. Вот она, родная, крутится-вертится, дышит сжатым воздухом и не чихает.

Воздвиженский долго ходил по буровой. Его интересовало все: от компрессора, закачивавшего спрессованный воздух, системы продувки скважины, до оригинального улавливания частиц породы и пыли, выносимой из глубины. Расспрашивал о технологии режимов бурения, о давлении колоны труб в забое, о числе оборотов коронки, о количестве и плотности подаваемого воздуха, о принятых мерах против вибрации бурового снаряда, о герметизирующем устройстве на устье скважины и о многом другом, что определяло и обеспечивало нормальную работу. Особенно его радовали сами результаты, достигнутые с применением нового метода: скорость, этот главный показатель, повышена почти в два раза, а себестоимость пробуренного метра – снижена на одну треть!.. Бурение с применением сжатого воздуха позволяло экономить и время и деньги. Получилось так, что одним буровым станком здесь за полгода пробуривали столько, сколько на обычных проходят за один год, и притом намного дешевле.

Долгий разговор у профессора был и с механиком Дмитрием Чобану, который, смущаясь, показывал гостю разные приспособления и самодеятельные механизмы, способствующие, как говорил молдаванин, «заставить на социализм и воздух трудиться». Воздвиженский и сам становился к рычагам и, по-мальчишески волнуясь и радуясь, управлял процессом бурения. И все время, находясь на буровой, вникая в каждую мелочь, дотошно выспрашивая, радостно потирал ладони и приговаривал:

– Молодцы! Молодцы, да и только!

Обедали на буровой в крохотной столовой вместе с рабочими смены. Евгений Александрович беспокоился, что, может быть, местная довольно простая пища не понравится столичному гостю, и чертыхался на себя за неосмотрительность, что не прихватил с собой что-нибудь из деликатесов, что на столе в чашках надоевшая всем давно красная икра собственного местного посола, да обыкновенная рыбная похлебка из мороженой кеты. Но Воздвиженскому похлебка понравилась, сказал, что давненько такой «вкусноты» не отведывал, и попросил даже добавки, похвалил и красную икру, сравнивая ее сочные зерна с ягодой-смородиной.

А когда вышли из тесного помещения на свежий морозный воздух, Воздвиженский, довольный и счастливый, окинул взглядом суровые заснеженные вершины Мяочана, насупленную близкую тайгу, вдруг обнял своими руками бурового мастера и Казаковского, своего достойного ученика, в талант которого он давно и прочно поверил, и громко красиво запел: «Тореадор, смелее в бой!»

В Казаковского, вдумчивого и скромного студента, он поверил в те дни, когда тот еще только делал первые шаги в студенческом научном обществе, и окончательно уверовал в месяцы преддипломной практики. Какую лестную характеристику на него прислали из Донбасса, где на разведочной шахте он претворял в жизни знания, полученные в вузе! Занимался он там простым делом – зарисовкой забоя и ведением документации. Но в то время случилось так, что шахтеры потеряли продуктивный пласт. На производственном совещании присутствовал и студент-практикант. Ломали голову – как найти тот пласт, – и Казаковский скромно подал свой голос, предложил простой и дешевый способ: «Давайте установим буровую установку и с ее помощью разведаем и наверняка найдем потерю». Начальник шахты распорядился: «Раз ты предложил, сам и пробуй найти пласт!» На шахте была старенькая буровая установка. За три рабочих смены Казаковский, не выходивший из шахты, нашел утерянный продуктивный пласт. Ему за это выдали большую премию – три оклада инженера и прислали хвалебную характеристику на кафедру в Москву. И именно тогда студент-старшекурсник сердцем привязался на всю дальнейшую жизнь к буровому оборудованию, поверив в него окончательно. А профессор поверил в своего ученика.

Тореадор, смелее в бой!

Казаковский знал из рассказов и легенд, которые слагались о маститом ученом, что Воздвиженский в дружеской компании при хорошем настроении, подвыпив, иногда пел арию о смелом тореадоре из знаменитой оперы, и что в молодости Воздвиженского настойчиво приглашали в свои театральные коллективы весьма уважаемые специалисты по вокалу, но тот сцене и славе артиста предпочел любимую свою инженерную геологию. Но Казаковский не знал, что сегодня, здесь, в экспедиции, на буровой профессор был буквально опьянен теми творческими успехами в бурении, значение и ценность которых он, Казаковский, по скромности своей натуры еще не осознал. И радость сама вырывалась наружу из сердца и души маститого ученого:

Тореадор! Тореадор!

А потом они побывали и на других буровых, где очищали забой сжатым воздухом. И на каждой из них Воздвиженский внимательно и дотошно интересовался подробностями нового метода. Вникнув в суть дела, он давал конкретные советы, подсказывал более простые технические решения, научно объяснял поведение металла на глубине, обосновывал преимущество нового способа и по-отечески радовался каждому успеху.