Книга Тупик либерализма. Как начинаются войны - Василий Галин

Без доверия, утверждал бывший глава ФРС, «разделение труда, принципиально необходимое для поддержания нашего уровня жизни, было бы невозможным…»{1492}. «Даже в условиях рыночной экономики доверие является той смазкой благодаря которой общество выполняет свои функции», — подтверждает Стиглиц{1493}.

Однако, отмечает нобелевский лауреат, господствовавший последнюю четверть века в США «жесткий индивидуализм в сочетании с явно доминирующим материализмом привел к подрыву доверия», а последовавший кризис окончательно «обнажил не только недостатки основной экономической модели, но и недостатки нашего общества. Слишком многие получали в нем преимущества за счет других. Чувство доверия было утрачено»{1494}.

По мнению А. Гринспена, основной причиной утраты доверия были участившиеся случаи мошенничества: «Мошенничество разрушает сам рыночный процесс, поскольку он невозможен без доверия участников рынка друг другу»{1495}.

При этом Гринспен заявлял, что «никакой необходимости в законе о борьбе с мошенничеством не было…»{1496}. Рынок должен все отрегулировать сам, считал А. Гринспен. Как последовательный либертарианец он основывал свое мнение не на моральных, а на чисто практических соображениях — доверие определяется лишь заинтересованностью контрагента в сделке и его репутацией{1497}. Мошенники являются исключением из правил, и своими действиями они подрывают свою репутацию, полагал Гринспен, и, следовательно, рано или поздно с ними просто перестанут иметь дело.

В отличие от бывшего главы ФРС, Дж. Стиглиц находил причины роста мошенничества и утраты доверия именно в моральной деградации финансовой и политической элиты американского общества. В качестве примера Стиглиц приводит заявление главы Goldman Sachs Л. Бланкфейна, который «утверждал, что он всего лишь делал «работу Бога» и при этом он и другие ему подобные отрицали, что в их действиях было предосудительное, возникало ощущение, — замечал в этой связи Стиглиц, — что банкиры живут на другой планете. По крайней мере, они пользуются явно другими моральными ориентирами»{1498}.

Одну из главных причин моральной деградации американской элиты Стиглиц находил в крахе ее морального оппонента — Советского Союза:

«Основные экономические и политические права перечислены во Всеобщей декларации прав человека. В ходе этих дебатов Соединенные Штаты желали говорить только о политических правах, а Советский Союз только об экономических… После краха Советского Союза права корпораций стали приоритетными по сравнению с базовыми экономическими правами граждан…»{1499}. «За период американского триумфа после падения Берлинской стены… Экономическая политика США в меньшей степени основывалась на принципах, а в большей на своих корыстных интересах или точнее, на симпатиях и антипатиях групп с особыми интересами, которые играли и будут играть столь важную роль в формировании экономической политики»{1500}.

Моральная деградация элит ведет к социальному разрушению общества (потере доверия), люди перестают воспринимать других людей, как равных, а лишь как инструмент для достижения собственных эгоистических целей. Люди все меньше становятся людьми и все больше «волками Гобса». Тот же самый процесс происходил накануне обеих мировых войн, люди постепенно теряли человеческое. И нужен был лишь небольшой толчок, чтобы все утончающаяся ткань, отделявшая человека от зверя, была прорвана.

Чрезмерное неравенство ведет к исчерпанию накопленного социального капитала и в итоге приводит к разрушению социальной ткани общества[210]. Неравенство, становясь чрезмерным, из двигателя общественного развития превращается в его убийцу. Не случайно тема «социального единства» (Social cohesion) становится все более популярной в последнее время{1501}.

Не случайным стало и нарастание ощущения понижения безопасности в американском обществе, что связано с усилением тревожности{1502}. «Очень небедные американские корпорации, — отмечает Стиглиц, — также говорят об обеспечении мер безопасности. Они подчеркивают необходимость обеспечения прав собственности… в то же время многие представители органов власти утверждают, что сеть безопасности[211]для частных лиц должна быть ослаблена, что нужно сократить выплаты по системе социального обеспечения и ослабить меры, направленные на сохранение рабочих мест для рядовых граждан… налицо любопытное противоречие, которое приобретает особое значение в свете… дискуссий о правах человека»{1503}, как и дискуссий о демократии.

«Мы либо имели дело с абсолютно грязной игрой, либо рехнулись, — восклицали герои книги М. Льюиса, непосредственные участники событий, — Мошенничество было настолько очевидным, что мы испугались, не подорвет ли оно нашу демократию»{1504}, «Грядет кончина демократического капитализма»{1505}.

«Еще одной жертвой произошедшего стала вера в демократию, — подтверждал Стиглиц, — В развивающемся мире люди смотрят на Вашингтон и видят систему управления, позволяющую Уолл-стрит диктовать правила, которые работают на обеспечение корыстных интересов и ставят при этом под угрозу всю мировую экономику… Уолл-стрит получила деньги в таких количествах, о которых даже самые коррумпированные руководители в развивающихся странах никогда и не думали в самых светлых своих мечтах»{1506}.

Демократия противоречит самому либеральному пониманию свободы. Друг Фридмана экономист А. Мельцер, сторонник неолиберализма, так описывает эту головоломку «Голоса распределяются равномернее, чем доходы…»{1507}. Демократия не может существовать при наличии огромной разницы в доходах, при разрушении социальной ткани общества[212]. Видимость демократии в данном случае сохраняется лишь за счет того, что власть «покупает избирателей», например, за счет предоставления дешевых кредитов или обещаний каких-либо недостижимых социальных гарантий… Однако это лишь временная мера, действующая до тех пор, пока у правящей элиты хватает ресурсов на «подкуп». Как только ресурсы заканчиваются, заканчивается и видимость демократии…