Книга Книга колдовства - Джеймс Риз

«Сорор Мистика» действительно попала в сильный шторм. Не знаю, как я вынесла бы подобное плавание, а Леопольдина еще сильно переживала из-за того, что не могла использовать ясновидение. Она писала об этом, а также о том, каким образом пыталась убедить себя, что так для нее даже лучше:

«По счастью — как сказала бы наша Геркулина — я предусмотрительно прихватила с собой трубку и достаточное количество опиума, словно предвидела, что мне понадобится его немало, прежде чем я доберусь до гавани. Теперь я привяжу себя к кровати… койке… банке… черт знает к чему! Ну его к дьяволу, этот морской жаргон! Так что накурюсь до одурения — а если приду в себя не на койке, а на морском дне, на глубине в несколько морских саженей, так тому и быть. На дне моря наверняка не придется так страдать, как на поверхности».

И все это, заметьте, было написано до того, как океан взбесился по-настоящему. Когда начался ураган, она ничего не писала много суток.

Вскоре после того, как лоцман вывел нашу шхуну из нью-йоркской гавани (в Нью-Йорке Лео очень понравилось, если бы не снег, к которому она не привыкла, и не вечная занятость Каликсто и Люка), море стало штормить, и через некоторое время «Сорор Мистика» испытала все прелести сильной качки. Она юлой крутилась и вертелась на волнах, так что даже Каликсто встревожился, в первый раз вспомнив о том, сколько ей лет.

Боюсь, что мы, ведьмы, сыграли в этом не последнюю роль: Каликсто стал слишком полагаться на нашу защиту и покровительство и повел себя беспечно, когда остался один на один с морем. Он потерял бдительность. Достаточно сказать, что Каликсто решил плыть домой, хотя лоцман решительно не советовал ему выходить в море. Не помогли и предостережения других членов команды, в том числе пользовавшегося нашим полным доверием Саймона — когда поднялся шквалистый ветер, тот советовал укрыться в Чесапикском заливе,[249]но Каликсто заупрямился. Он желал непременно продолжить плавание. Разумеется, это было весьма опрометчивое и самонадеянное решение. Но я все равно ему благодарна: ведь если бы Каликсто повел шхуну в залив, а не в открытое море, я никогда не познакомилась бы с Гранией Берн, без которой… В общем, я не знаю, как жила бы — или умерла — без моей ирландской леди.

Она родом из Скибберина, что в графстве Корк,[250]но в море вышла из Ливерпуля — на «старой лохани», недавно доставившей в Англию груз строевого леса, а теперь направлявшейся назад, в Квебек. Капитан милостиво позволил Грании и ее матери (заметьте, всего за четырнадцать фунтов стерлингов) разместиться в трюме, который во время обратного плавания пустовал. И хотя зимой практически никто не решался переплывать из Ирландии в Америку, дела в Ирландии шли настолько мрачно, что медлить было нельзя. Так уверяла мать Грании; дочь сомневалась в этом, но старая Брайди Берн, наделенная особым даром ясновидения, увидела в недалеком будущем ужасающие картины голода. Грания верила, что эти видения приблизили для ее матери алую смерть.

Распухшая, как насосавшийся кровью клещ, и посиневшая Брайди заставила Гранию пообещать, что не выбросит мертвое тело матери за борт до тех пор, пока Ирландия не останется далеко за кормой. После того, что увидел ее вещий взор, ей не хотелось остаться на родине после смерти в качестве «принесенного приливною волной трупа». Что же касается Англии, которую Брайди ненавидела всем сердцем, то старушка благословила дочь употребить одну из ее старых костей на то, чтобы проломить ею череп какому-нибудь Джону Булю, и рекомендовала начать с того английского лорда, который недавно назвал голод в Ирландии «божьей карой».

Их судно, управляемое неопытною командой, сбилось с пути во время шторма. Когда Каликсто приказал своим изменить курс, он объяснил это тем, что будто бы расслышал сквозь рев ветра и волн сигналы бедствия в виде пушечных выстрелов, но я все же не верю в это. Тем более, как вскоре выяснилось, пушек на утлом суденышке, предназначенном для перевозки леса, не оказалось вовсе. Но наши моряки, хоть они и были простыми смертными, уже привыкли принимать необъяснимое как должное. На самом же деле Леопольдина подсказала Каликсто, что судно «Бельфоре»[251]находится совсем рядом — хотя, сказать по правде, ее волновало не само кораблекрушение, а то, что в нем может погибнуть ведьма.

Лео внезапно пробудилась от опиумного сна и почувствовала, что где-то неподалеку одна из сестер попала в беду. Это чувство могло бы показаться причудливым осколком только что прервавшегося сновидения (ей снилась Индия, записала Лео в «Книге теней», причем сон был совершенно нелепый: в нем девушка оседлала сразу и слона, и его красавца погонщика), если бы она не вспомнила памятный рассказ Себастьяны о том, как она почувствовала мой безмолвный призыв, когда я попала в беду в бретонском монастыре, и призыв самой Леопольдины, донесшийся из римских катакомб.

Поэтому «Сорор Мистика» поплыла не в сторону залива, а в открытое море, все дальше от берега, хотя Саймон и другие матросы перешептывались о том, что Каликсто вздумал принести их всех в жертву. Но, едва завидев лишившийся мачт и тонущий «Бельфоре», моряки дружно взялись за дело, которое умели делать лучше всего, — за спасение тонущего корабля. Как всегда, они прежде спасали людей, а потом груз.

Еще на полпути в Америку, через несколько дней после того, как тело Брайди Берн похоронили в море, «Бельфоре» сильно пострадал от пожара, вспыхнувшего во время грозы. Мне рассказывали о таких грозах на море, когда воздух становится душным и горячим, с запахом серы, и в нем возникают светящиеся шары, известные как огни Святого Эльма, размером от яблока до большой тыквы. Эти огни загораются на мачтах и реях, как бы воспламеняя их, и остаются висеть достаточно долго, чтобы возбудить в моряках суеверный страх, — считается, что это знак присутствия дьявола и предзнаменование скорой гибели судна. Именно так случилось с «Бельфоре».

Во время грозы молния ударила в грот-мачту, прошла до самой палубы и через крепящиеся к мачте металлические цепи опалила еще четыре прилегающих подпалубных помещения. Таким образом, в самый разгар шторма «Бельфоре» потерял мачту, а вместе с ней — жизни троих матросов и качался на волнах, беспомощный, как кот без когтей.

Молния заодно уничтожила один из двух имевшихся на судне баркасов, а второй, едва его спустили на воду, сразу зачерпнул столько воды, что быстро затонул, унеся с собой на дно доверившихся ему людей. Когда судно накренилось так сильно, что готово было перевернуться, пассажиры стали прыгать за борт. Несчастные не слышали, как матросы кричали им, что вода в море слишком холодная и они неминуемо замерзнут до смерти, или в панике не обращали внимания на эти предостережения. Однако человек двадцать пассажиров, то есть треть отплывших из Ливерпуля, и половина моряков — в число их не попал капитан, который предпочел остаться на «Бельфоре», — перебрались на борт нашей шхуны. Их сажали в шлюпки, подбирали с помощью сходней, трапов, веревок, тросов и всех прочих приспособлений, пригодных в отчаянном положении.