Книга Щит Времени - Пол Андерсон

– Твои пророчества прежде не бывали такими точными, – бесстрастно отметил собеседник.

– Роковой час не был так близок, – объяснил рыцарь. – И к тому же я надеялся…

Фульк рубанул воздух кистью руки, как топором, заставив Гуго умолкнуть.

– Довольно! – воскликнул магистр.

Гуго оцепенел. Фульк принялся расхаживать, как зверь в клетке. И при этом не говорил – чеканил фразу за фразой:

– Да, ты кое-что предсказал, и обещанное тобою произошло. Пусть это и незначительные события, я высоко оценил твою прозорливость. И когда ты намекнул на скорое великое несчастье, я отправил письмо своему родственнику. Мы уже знаем о выдвинутых против нас обвинениях. Однако ты не удосужился объяснить, откуда вдруг у тебя взялись способности гадальщика. Насколько я помню, до недавних пор ты не вел странных речей о мавританской астрологии и пророческих видениях. – Фульк помолчал, сурово взирая на допрашиваемого, а затем столь же сурово произнес: – Дьявол может и правду изречь, коль увидит в том выгоду для себя. Ответь же, называющий себя именем Гуго Маро: какова природа твоего знания?

Собеседник пожилого магистра осенил себя крестным знамением:

– Я честный христианин…

– Так поведай же все как на духу, объясни в точности, чего надо ждать. Я передам твои слова великому магистру, и все наши братья успеют подготовиться.

Гуго закрыл лицо руками:

– Но я не могу! О Фульк, мой славный друг, даже сейчас я не способен это сделать! У меня скован язык! Даже те немногие слова, что я в силах пролепетать, – они под запретом. Но ты же давно меня знаешь!

Ответ был холоден и тверд:

– Знаю, ты хочешь, чтобы я тихо исчез, спасся, никого не предупреждая. Но если я нарушу все обеты и клятвы, если брошу в беде братьев во Христе, не погублю ли тем самым душу мою? – Фульк перевел дух и продолжил: – Нет, брат мой… если ты все еще брат. Я устроил так, чтобы несколько дней ты побыл у меня в подчинении. Поживешь здесь, взаперти; никто не будет знать о твоем присутствии, кроме меня и надзирателей. И если в самом деле король обрушит на нас свой гнев, я, возможно, отдам тебя в руки инквизиции. Дескать, рыцари Храма обнаружили в своих рядах сосуд зла, затесавшегося колдуна-чернокнижника, и спешат избавиться от него…

Речь Фулька прервалась судорожным вздохом, душевная мука исказила лицо.

– И я буду молиться, Гуго, денно и нощно молиться и блюсти самые суровые обеты, лишь бы священный трибунал счел тебя виновным разве что в любви к ордену… Сможешь ли ты тогда меня простить?

Несколько мгновений магистр простоял молча, а потом закончил, чеканя слова:

– Так я поступаю во благо ордена, коему все мы дали клятву верности перед Господом. Рауль и Жан, уведите его.

На скулах Гуго заблестели слезы. Вошла стража. И тогда, повинуясь порыву, рыцарь выхватил свое единственное оружие – нож – и протянул Фульку рукоятью вперед. Магистр убрал руки за спину, и нож полетел на пол.

Гуго без единого слова повернулся к дверям; охрана встала по бокам. Уходя, тамплиер сжал в кулаке висевшее на шее маленькое распятие, символ высших сил и источник их помощи.

Сан-Франциско, 8 марта 1990 года, четверг

К Ванде Тамберли Мэнс Эверард вернулся почти на закате. Сквозь пролеты моста Золотые Ворота лился вечерний свет. Из гостиничного номера они видели и слышали, как вагончики канатной дороги, погромыхивая, движутся к океану. Еще глазам представали острова, и отдаленный крутой берег серебряно-синей гавани, и паруса, точно крылья блуждающих чаек.

Как же хотелось там побывать! Оба агента Патруля надеялись, что у них появится такая возможность.

Едва Мэнс вошел, Ванда безошибочно разгадала выражение его обветренного лица.

– У тебя новая миссия?

Он кивнул:

– Когда позвонил Ник, стало совершенно ясно, что задумали в штабе.

Ей не удалось скрыть возмущение. В этот раз они и двух месяцев не провели вместе.

– Почему тебя не оставят в покое? У Патруля что, нет других агентов-оперативников?

– К сожалению, поблизости нет. Если честно, я мог отказаться, но заглянул в отчет и пришел к выводу, что никто лучше меня в этот раз не справится.

«Заглянул в отчет» – это было очень мягко сказано. На подготовку ушел весь день, Эверард освоил объем сведений, эквивалентный приличной библиотеке: история, язык, право, обычаи, опасности. И преобладали не тексты и не аудиовизуальные материалы, а непосредственно вводимая в мозг информация.

– Что ж, noblesse oblige,[17]– вздохнула Ванда, обнимая Мэнса и прижимаясь щекой к его широкой груди. – Все равно это рано или поздно случилось бы. Ладно, как закончишь, возвращайся в ту же минуту, когда скажешь «до свиданья», хорошо?

– Ты мои мысли читаешь, – ухмыльнулся он, гладя ее светлые локоны. – Но особой спешки нет. Самому охота управиться поскорее, но как же без прощальной пирушки? Будем гулять всю ночь.

– Это лучшее предложение за весь день.

Ванда потянулась губами к лицу Эверарда, и некоторое время в комнате звучал только нежный шепот.

Отступив на шаг, она попросила утратившим уверенность голосом:

– Это было чудесно, но, прежде чем займемся серьезным делом, может, объяснишь, что тебе поручили в этот раз.

– Конечно объясню, – согласился он. – За пивом?

Получив кивок, Мэнс почал две бутылки «Сьерра-Невада пэйл». Ванда взяла пиво и уселась на диван. Эверард был слишком взволнован, поэтому остался на ногах. Он набил трубку.

– Париж, начало четырнадцатого века, – заговорил он. – Исследователь-полевик, по имени Хью Марло, угодил… угодит в серьезный переплет, и мы его вытащим… обязаны вытащить. – Разговор шел на английском, а не на темпоральном, и Эверард был вынужден пользоваться временами и формами глаголов, плохо подходящими для хронокинетики. – У меня есть опыт работы в Средневековье.

Ванда содрогнулась – та работа не обошлась без ее участия.

– К тому же Хью мой современник. И хотя он не американец, а британец, у него тоже мышление западного человека из двадцатого столетия. В операции это может быть существенным подспорьем.

Редкому поколению удается сделать врагами предка и потомка.

– Что с ним стряслось? – спросила Ванда.

– Марло изучал тамплиеров. В то время их политический центр находился во Франции, но они имели многочисленные командорства и в других государствах. Помнишь, чем промышляли храмовники?

– Очень смутно.

Эверард разжег трубку, затянулся дымом и глотнул пива.

– Это один из военно-религиозных орденов, возникших в эпоху Крестовых походов. После того как крестоносцы потерпели окончательный провал, храмовникам удалось сохранить свое могущество и практически полную независимость. Кроме войн, они занимались ростовщичеством, за что и поплатились в конце концов. Орден превратился в огромную копилку, притом что отдельные его члены честно блюли аскезу, оставаясь воинами и мореплавателями. Храмовники стали непопулярны, даже по меркам той эпохи прибрали к рукам слишком много богатства и власти, но предъявленные им на судебных процессах обвинения выглядят в большинстве своем несправедливыми. Дело в том, что король Филипп Красивый, помимо прочего, хотел заполучить их сокровища. Он уже разорил евреев и ломбардцев, вытряс из них уйму золота. Этот честолюбивейший из монархов строил исключительно амбициозные планы, а потому всегда остро нуждался в деньгах. Римский папа Климент Первый, будучи ставленником Филиппа, всегда и во всем поддерживал его. Тринадцатого октября тысяча триста седьмого года французские тамплиеры подверглись внезапному аресту – мало кому удалось ускользнуть из тщательно раскинутых сетей. Храмовники обвинялись в идолопоклонничестве, богохульстве, содомии и тому подобном. Нужные королю признания добывались пытками. Итогом долгого и сложного судебного процесса стал разгром ордена тамплиеров и гибель на костре многих его членов, включая великого магистра Жака де Моле.