Книга Геррон - Шарль Левински

Нет, не людей. Жидков.

Если подумать, все высокие нацистские чины, которых я знал, были такими же счетоводами. Обывателями управления. Людьми, которые вешали за дверью кабинета плечики для одежды. Чтобы мундир не мялся, когда они его снимают. Которые отказываются подписывать смертный приговор, если секретарша допустила в нем опечатку. Сплошь владельцы театральных абонементов. Им все равно, что стоит в программе, лишь бы у них было забронировано место. Не в самых первых рядах и не в государственной ложе. Но и не на галерке, где сидит простонародье.

Стоячие места — это всегда для других. Где так много вождей и начальников, должно быть еще больше подчиненных. Людей, которые марают руки. Тем, кто живет в бельэтаже, нужен тот, кто будет таскать для них уголь. Но к себе в гостиную они его не пригласят. А то хороший диван испачкается.

Каким был бы Эфэф, если бы он нес службу здесь? Скорее всего, он этого избежал, поскольку староват. Если, конечно, его не зацепили ложкой, выскребая со дна кастрюли. Он был бы суперправильным, в этом я уверен. Таким, перед которым нужно срывать шапку с головы за три шага до того, как поравняешься с ним. Но не злой. Не драчун. Разве что того потребуют служебные инструкции.

С маленьким Корбинианом они бы нашли общий язык. Он пригласил бы Корбиниана к себе, в его-нашу квартиру на Клопштокштрассе, усадил бы в удобное папино кресло, предложил бы ему сигару со словами: «Угадайте, камрад, кто жил здесь раньше?» И Корбиниан бы ответил: «Я хорошо знал Геррона. Не знаете ли, что с ним стало?» Оказалось бы, что оба не знают. На самом деле это было бы им не особенно интересно.

А к драчунам и садистам они испытывали бы лишь презрение. К таким людям, как Клингебиль из Схувбурга или Йоккель, который ввел свой режим здесь, в Маленькой крепости. Разумеется, Корбиниан тоже бьет, но сугубо по службе. В учебных целях. Бить просто так, без поручения, ему бы и в голову не пришло. Это был бы непорядок.

Может быть, основная причина в этом. Начало всего. Порядок. С мировой войной он нарушился. Больше нет кайзера. Непонятно, где верх, где низ. Деньги больше ничего не стоят. Против этого они все еще борются. Впредь больше ничего не должно меняться, и поэтому они хотят тысячелетний Рейх. Поэтому и мечтают о единой Европе без путаницы множества стран. С единой картой страны, на которой все единообразно коричневое. Упорядоченно. В «Майн кампф» они прочитали, кто виноват в хаосе, и теперь заново все выстраивают в ряд. Учредили Терезин наподобие станции обработки от вшей, а мы играем роль паразитов. У них появилась для этого настольная книга, и теперь все будет отработано. Параграф за параграфом.

Все успокоится, когда на это поступит указание свыше.

Когда Рам заканчивает рабочий день, в этом я мог бы поклясться, когда работа сделана и дань товариществу тоже отдана — за пивом или за парой пива, — он идет домой и читает хорошую книгу. «Миф ХХ века, или От Императорского двора к Рейхсканцелярии». Именно то, что много дает человеку в жизни. Потом он ложится в постель и сразу засыпает. Спит без кошмаров. Самое большее — подскочит, если вспомнит, что забыл завести будильник.

Аус дер Фюнтен в Амстердаме был такой же. Образцовый бюргер, который знает, как надо. Если в театре идет представление, надо идти на цыпочках, а евреев, состоящих в смешанных браках, надо кастрировать. Все по одной причине: ради порядка.

Сейчас уже наверняка есть свастичная книга правил хорошего тона. Возможно, сочиненная Гертрудой Шольц-Клинк, госпожой рейхсфрауенфюрерин с косой, уложенной вокруг головы короной. Книга, по которой можно справиться о правильном поведении во всех случаях жизни. Что надеть, когда идешь присутствовать на казни, и тому подобное. А в гражданской одежде ходят в кабаре.

Геммекер такой же счетовод. Хвастливого сорта. Это известно. Дома он целый час размышляет, сколько чаевых дать кельнеру, а в ресторане делает вид, что ему не важно — одной маркой больше, одной меньше. Считает себя бравым Леберманом, когда покупает бумажную розу у лоточницы. В Кадеко такой тип заказывал самое дешевое шампанское и потом, наливая, держал бутылку так, чтобы этикетку не было видно. Чтобы люди за соседним столиком думали, что он может позволить себе настоящее вино. Теперь он шлет своим еврейским марионеткам за сцену французский коньяк. С военными трофеями легко козырнуть.

Сплошные счетоводы. Говоришь им желательный результат, и они его тебе обязательно подгонят. Сложением или вычитанием — им безразлично. Только нельзя подглядывать в их бухгалтерские книги.

Рам — мастер такого креативного счетоводства. Его послали в Терезин, чтобы он скорректировал баланс. У его предшественника, должно быть, не хватило для этого фантазии.

В Бабельсберге они иногда устраивали экскурсии по павильонам — для прессы или для денежных мешков. И тут всегда возводили эту дверь — шедевр декораторского цеха. Выглядит так, будто через нее можно пройти, но она лишь нарисована. Всякий раз производит на экскурсантов неизгладимое впечатление. Рам устроил нечто подобное. Еще лучше. Он не стал потом выдавать, что все, что здесь было осмотрено, лишь обман зрения. При том что розовые кусты, посаженные перед акцией лакировки действительности, были в тот день единственным неподдельным предметом. Господин комендант лагеря выдал делегации Красного Креста за действительность не одну фальшивую дверь, а всю студию целиком. И они на эту удочку попались. Отто был прав: самая большая ложь всегда самая эффективная.

Делегаты полагали, что они сами выбирают путь по городу, но при этом экскурсия была схореографирована как балет. И направлялась совершенно незаметно.

— Вытяните карту, любую, — говорит фокусник. А в конце у вас в руках всегда оказывается именно та, которую он для вас подготовил. Они следовали дорожным указателям, которые были расставлены всюду. Красиво вырезанные и расписанные «К кофейне», «К парку», «К игровой площадке». Как будто в Терезине кому-то нужны дорожные указатели «К санобработке от вшей», «К сортиру», «К поезду на Освенцим».

Два дня назад мы достали эти таблички из хранилища и сняли для фильма. Успешные номера повторяют на бис.

Представителей Красного Креста, надо сказать, тоже нетрудно было обвести вокруг пальца. Ремондо, который научил меня фокусу с яйцами для «Голубого ангела», рассказывал, что для своего номера высвобождения из пут он предпочитает вызывать из зала в качестве ассистента какого-нибудь умника. Потому что таких легче всего провести. Кто убежден, что его не обманешь, попадается на первую же удочку. То же было и с делегатами Красного Креста.

Им даже в голову не пришло, что все те милые учреждения, которые им показывали — аптека, мясная лавка, музыкальный павильон, — лишь кулисы, установленные на один этот день. Они бы не додумались, что можно иметь банк и банкноты, но не иметь денег.

Рам даже позволил себе собственную шутку. Господин директор банка Поппер получил портсигар, наполненный сигарами, и должен был предлагать их делегатам. Именно Поппер, отсидевший четыре недели в карцере как раз за курение, запрещенное здесь. По доносу Хайндля, самого коварного из всех эсэсовцев. Во время визита Красного Креста Поппера возили по Терезину на «Мерседесе». И за рулем сидел Хайндль. Потом в офицерском клубе они покатывались над этим со смеху. Могу себе представить. Этот шум послепремьерного празднества, когда сценическая лихорадка уже позади и все почти-катастрофы находишь смешными.