Книга Лондон. Прогулки по столице мира - Генри Воллам Мортон

Смотритель зала указал мне на расположенную наверху маленькую комнату, которая теперь служит одним из подсобных помещений.

— Когда здесь прощались с усопшим Нельсоном, — сказал он, — его тело на ночь переносили в ту маленькую комнату. Мы называем ее комнатой Нельсона.

Снова Нельсон. Головы всех присутствующих повернулись в указанном направлении, и я услышал шепот, который свидетельствовал о том, что это сообщение вызвало подлинный интерес. Но смотритель умолчал о том, что желавших попрощаться с усопшим были чрезвычайно много и для соблюдения порядка пришлось выставлять караул из вооруженных абордажными пиками моряков. Когда люди входили в зал, они видели подсвечники с небелеными свечами и гроб, на котором покоилась корона виконта. Возле покойного стоял священник, с каждым днем становившийся все более изможденным. Священника звали преподобный Александр Скотт, и он был капелланом «Виктори», тем самым, который потерял присутствие духа, когда корабль вступил в бой, и принялся твердить, что фрегат становится «похож на лавку мясника». Но потом взял себя в руки и, спустившись в лазарет, опустился на колени перед умирающим Нельсоном и не отходил от адмирала до самой кончины последнего. Более того, он провел рядом с телом покойного две недели, не покидая Нельсона ни днем, ни ночью. К моменту похорон он от усталости и горя почти обезумел. Этот священник написал леди Гамильтон: «Когда я, отстраняясь от почитаемого всеми героя, вспоминаю о том, каким замечательным и дружелюбным человеком он был, какой обладал благородной и чистой душой и какими манерами, я теряю рассудок, понимая, кого потерял». Вместо «я» он имел все основания написать «мы» — за себя и за Эмму Гамильтон.

Сегодня, спустя почти сто пятьдесят лет, посещение Гринвича доказывает, что в нашей памяти все еще живет образ «замечательного и дружелюбного» адмирала Нельсона.

В ожидании катера, который должен был доставить меня в Лондон, я прогуливался по пристани и размышлял о первом Гринвичском дворце, который снесли ради существующих ныне зданий. Его лучшие времена пришлись на эпоху правления Генриха VIII и Елизаветы. Должно быть, он имел сходство с дворцом Хэмптон-Корт, хотя его окружала более привлекательная местность, река была шире, а за раскинувшимися вдоль ее берегов лугами открывался чудесный вид на шпиль стоявшего выше по течению собора Святого Павла.

Генрих VIII родился в Гринвиче и обожал это место. На старинных гравюрах Пласентии, а именно так назывался этот дворец, можно различить прижавшиеся друг к другу низкие кирпичные строения, стены с башенками, ворота, внутренние дворы, башни и расположенные на берегу реки сады. На задворках дворца находились кузницы и мастерские немецких оружейников, именно там они ковали для Генриха доспехи. Имелось и ристалище, над которым возвышалась сторожевая башня, стоявшая там, где сейчас находится Дворец королевы. С башни королева и ее придворные дамы наблюдали за рыцарскими турнирами.

Этот дворец был свидетелем безумной страсти Генриха к Анне Болейн и его развода с Екатериной Арагонской. Еще когда Екатерина находилась в Гринвиче, король, как это было и в Хэмптон-Корт, завел себе любовницу. Когда же бедную королеву выгнали из дворца и состоялся развод, именно из Гринвича ненавистная лондонцам Анна Болейн отправилась на лодке в Тауэр, где и провела ночь перед коронацией.

— Тебе нравится город, дорогая? — спросил Генрих, когда на следующий день в аббатстве он помогал Анне сойти с ее великолепного паланкина.

— Город весьма хорош, — ответила она, — но я заметила великое множество шляп на головах.

Спустя четыре месяца в Гринвиче родилась будущая королева Елизавета. Родители были разочарованы ее появлением на свет. Они настолько не сомневались в рождении сына, что королевский печатник уже составил уведомление о рождении принца, но теперь ему пришлось вносить исправления. Через три года Анна, наблюдая за турниром, бросила вниз носовой платок. Его поднял какой-то рыцарь, поднес ко лбу и вернул королеве на острие своего копья. Увидев это, король, к ужасу двора, резко встал и покинул турнир. Ночь Анна провела в Тауэре, в тех же покоях, которые занимала перед коронацией, а спустя несколько недель ее казнили на Тауэр-Грин.

В правление Елизаветы старый дворец снова познал радость и веселье, знакомые ему по юным годам отца королевы. Он стал пристанищем веселого двора, ареной кутежей и балов. В мае королева со своими придворными выезжала из дворца, и вся кавалькада совершала поездку к живым изгородям Льюишэма. В эти утренние часы в рощах и на лугах раздавался звонкий смех. В Гринвиче осталось множество следов пребывания Елизаветы. Куда менее, чем отчет Пауля Хентцнера, известен документ, составленный другим немцем, Лупольдом фон Веделем из Кремцова, приехавшим в Англию в 1585 году. Заслуживает особого внимания написание упомянутых им лондонских названий: Уайтхолл превратился в «Вейтхол», Хэмптон-Корт стал «Хемпенкортом». И неудивительно, что он отправился вниз по Темзе с целью встретиться с королевой в «Грюневице».

В то время Елизавете было пятьдесят два года. Ведель ожидал ее возвращения из церкви в дворцовой столовой.

Королева вошла, облаченная «в черный бархат, богато украшенный серебряным шитьем и жемчугом. Поверх платья на ней была серебристая шаль, которая сплошь состояла из ячеек и была прозрачной, словно кусок газовой ткани… Пока она была в церкви, в уже описанном мною помещении, под балдахином из золотой ткани, подготовили длинный стол. Когда она вернулась из церкви, на этот стол поставили сорок больших серебряных блюд с различными сортами мяса. Каждое блюдо было сделано из золоченого серебра. Она в полном одиночестве заняла место за этим столом… После того как королева села, в конце помещения, подле двери, был установлен другой стол и пять графинь заняли места за этим столом. Одетый в черное молодой дворянин принялся разрезать на куски предназначенное для королевы мясо, а такого же возраста дворянин в зеленом подносил ей напитки. Он должен был стоять на коленях, пока она пила. Как только кубок пустел, кравчий поднимался с колен и убирал посуду. У стола, справа от королевы, стояли дворяне высокого звания, как, например, милорд Говер (лорд Говард Эффингемский. — Г. М.). Его именуют управляющим двором, но в Германии его звание соответствует званию гофмейстера. Далее находился главный конюший, милорд Лестер. Говорят, у него в течение долгого времени была любовная интрига с королевой. Сейчас он женат».

Затем Ведель излагает, как рыцари и дворяне, впереди которых шли оруженосцы с белыми жезлами в руках, вносили различные блюда. Играли музыканты, а королева постоянно с кем-нибудь разговаривала, подзывая к себе различных людей, которые стояли перед ней на коленях до тех пор, пока она не приказывала им встать. Когда королева покончила с едой, пять графинь поднялись со своих мест и, дважды сделав глубокие реверансы, удалились в другую часть помещения, где и встали в ожидании. Затем Елизавета поднялась и повернулась спиной к столу. Тогда вышли два епископа и прочитали благодарственную молитву. После этого на колени перед королевой опустились три графа с большим тазом из золоченого серебра и два дворянина с полотенцем. Сняв кольцо с пальца, она передала его лорду-гофмейстеру. После того как ей на руки вылили воду, она снова надела кольцо.