Книга Лебединая песнь. Книга 1. Последняя война - Роберт МакКаммон

Она решила держать эти видения пока при себе до тех пор, пока не увидит такое же снова. Она еще не знала, достаточно ли хорош Расти Витерс, хотя выглядел он вполне нормальным.

Когда Джош и Расти вернулись, Джош спросил Расти, не могут ли они остаться на несколько дней, распределили воду и «Греви Трейн» — и Свон сморщила нос, но ее живот заурчал.

— И куда же вы вдвоем направляетесь? — поинтересовался Расти.

— Еще не знаю. У нас есть лошадь с сильной спиной и самая прожорливая чертова собачонка, какую вы когда-либо видели, и я полагаю, мы будем продолжать идти, пока не найдем достаточно хорошее место, чтобы остаться.

— Это, возможно, надолго. Вы же не знаете, что у вас впереди.

— Зато я знаю, что у нас позади. То, что впереди, не может быть намного хуже.

— Вы лишь надеетесь на это, — сказал Расти.

— Да. — Он взглянул на Свон. Сохраните дитя, думал он. Он собирался выполнять эту свою обязанность не только потому, что повиновался приказу, но и потому, что любил этого ребенка и сделал бы все от него зависящее, чтобы она наверняка была в безопасности, что бы ни случилось впереди. А впереди, понимал он, может быть прогулка через сам Ад.

— Я предпочел бы присоединиться к вам, если вы не возражаете, — решил Расти. — Все, что у меня есть — это одежда, которая на мне, мой волшебный пиджак, этот ящичек и зеркало. Я не думаю, что есть какой-то смысл оставаться здесь, не так ли?

— Никакого! — сказал Джош.

Расти посмотрел в затянутое пленкой окно.

— Господи, я надеюсь, что я проживу достаточно долго, чтобы снова увидеть, как восходит солнце, и снова иметь возможность отравлять себя сигаретами.

Джош рассмеялся, и Расти тоже хихикнул. Свон улыбнулась, но ее улыбка быстро исчезла.

Она чувствовала, что претерпела сильные изменения от маленькой девочки, которая вместе с матерью вошла в магазинчик Поу-Поу Бриггса. Третьего ноября ей исполнится десять лет, но уже сейчас она чувствовала себя по-настоящему старой — словно бы ей было по меньшей мере тридцать. И при этом она так мало знала! — думала она. До того самого плохого дня ее мир был ограничен мотелями, трейлерами и маленькими грязными домишками. На что же был похож весь остальной мир? заинтересовалась она. И что осталось от него теперь, когда тот плохой день наступил и прошел?

Мир будет существовать, пусть и измененным, — сказала Леона. — О, Господь заставил мир сильно завертеться. Он наделил многих людей здравым смыслом и душой, — людей, таких же, как ты, может быть.

И разговаривая, и просто сидя, она думала о Поу-Поу Бриггсе. Там тогда произошло кое-что, о чем она не хотела слишком много думать, но сейчас она хотела узнать, что же это значило. Она не чувствовала ничего особенного. Она просто ощущала себя уставшей, разбитой и пыльной, и когда она позволила своим мыслям обратиться к маме, все, что она хотела потом сделать — это упасть и заплакать. Но она так не сделала.

Свон хотела больше знать обо всем — научиться лучше читать, если можно будет найти книги; задавать вопросы и учиться слушать, учиться думать и находить причины для всего. Но ни в коем случае она не хотела вырасти, потому что она боялась мира взрослых; для нее взрослый — это был забияка с жирным животом и слабым желудком, который затаптывал ее садики прежде, чем они успевали разрастись.

Нет, решила Свон. Я хочу оставаться такой, какая есть, и никто не затопчет меня, а если попытается, то просто насажает себе множество шипов.

Расти смотрел на ребенка, пока помешивал разогревающийся обед из собачьей еды; он заметил, что она в глубокой сосредоточенности. — Пенни за твои мысли, — сказал он, и щелкнул пальцами правой руки, извлекая между большим пальцем и указательным монету, которую уже прятал в руке. Он кинул ее Свон, и она поймала ее. Она увидела, что это не пенни. Это был медный жетон размером с четвертак, и на нем над улыбающимся лицом клоуна было написано: «Цирк Райделла».

Свон заколебалась, посмотрела на Джоша, а потом обратно на Расти. Наконец решилась сказать:

— Я думаю…

О завтра.

И Джош сидел, прислонившись спиной к стене, слушая пронзительный вой ветра и надеясь, что они как-нибудь все же смогут преодолеть жестокий коридор многих «завтра», который простирается перед ними.

ГЛАВА 46

ХРИСТИАНИН В «КАДИЛЛАКЕ»

Гимназия Высшей школы Хоумвуда стала госпиталем, и персонал Красного Креста и Армии США доставил сюда, которые обеспечивали электрификацию.

Изможденный врач Красного Креста Эйшельбаум провел Сестру и Торсона через лабиринт людей, лежавших на койках и на матрасах на полу. Сестра прижимала к себе дорожную сумку; она не отходила от нее далее чем на пять футов за последние три дня, с тех пор, как их ружейные выстрелы услышала группа часовых. Горячие кукурузные лепешки, рис и кофе, от которого поднимался пар, показались Сестре языческими деликатесами.

Ее привели в одноместную палату в здании, помеченном «Новоприбывшие» и вверили медсестре в белом костюме и маске, которая раздела ее и приложила к телу счетчик Гейгера. Медсестра отпрыгнула назад на три фута, когда счетчик зашкалило. Сестру натерли какой-то белой крупнозернистой пудрой, но счетчик по-прежнему кудахтал, как гневная курица. Еще с полдесятка чисток опустили показания счетчика в приемлемые границы, но когда медсестра сказала: — Мы должны избавиться от этого, — и взялась за дорожную сумку, Сестра схватила ее за шею сзади и спросила, хочет ли она еще жить.

Два доктора Красного Креста и пара армейских офицеров, походивших бы на бойскаутов, если бы не синевато-багровые ожоги на лицах, не смогли отнять сумку у Сестры, и наконец доктор Эйшельбаум убрал руки и крикнул:

— Тогда хоть почистите эту чертову сумку!

Дорожную сумку терли несколько раз, и порошок щедро насыпали поверх ее содержимого.

— Только держите эту проклятую сумку закрытой, леди! — кипятился Эйшельбаум. Одна сторона его лица была покрыта синими ожогами, и он не мог видеть одним глазом. — Если я хоть раз увижу ее открытой, она попадет в печь для сжигания мусора!

Обоим, Сестре и Полу Торсону, выдали мешковатые белые комбинезоны. Большинство остальных носили так же и резиновую обувь, но Эйшельбаум сообщил им, что запасы «антирадиационной обуви» закончились несколькими днями раньше.

Доктор Эйшельбаум намазал субстанцией, похожей на вазелин, ожоги на ее лице, и пристально осмотрел больной участок кожи как раз под подбородком, похожий на струп, окруженный четырьмя маленькими, похожими на бородавки припухлостями. Он обнаружил еще две бородавки возле нижней челюсти под ее левым ухом, и седьмую прямо в уголке ее левого глаза. Он поведал ей, что около шестидесяти пяти процентов выживших имеют такие отметины — очень вероятно, что это рак кожи, но он ничего не может с этим поделать. Срезание их скальпелем, сказал он ей, только заставляет их расти еще больше — и сердито указал на черную струпообразную отметину, расползшуюся по его собственному подбородку. Самое необычное в этих отметинах то, сказал он, что они появляются только на лице или вблизи лица; ему не попадалось ни одного ниже шеи, или на руках, ногах или какой-либо другой области кожи, подвергавшейся воздействию излучения.