Книга Угол падения - Наталья Андреева

— Убью…

Иванов захрипел:

— Пусти, у нее же таблетки.

— Какие таблетки? — Леонидов вытер грязной ладонью капающую из щеки кровь и отполз от похожего на мешок с тряпьем тела.

— Которые тебе в чай подсыпали. Еще наглотается. — Иванов пытался выровнять дыхание. — Ну ты урод. Тебе бы в психушку.

— Кто ей дал?

— Манцев — кто, кто.

— А у него откуда?

— Нора подарила.

— Зачем?

— Спроси у нее.

— Я сам у Ольги заберу.

— Ты свое слово уже сказал, она тебя просто в комнату не пустит.

— А тебя пустит? К тому же там Марина.

— Марина давно с Колькой где-то спит. Конкретно — у меня.

— Не допущу, чтобы ты сломал Ольге жизнь.

— Да ей уже другие давно ее сломали, а я исправить хочу. Откуда ты знаешь, что для девочки лучше. В конце концов, пусть сама выбирает, она совершеннолетняя.

— Я тебе еще сейчас врежу.

— Хорошо, что не все на свете такие придурки. — Иванов отполз подальше, поднялся, опираясь на стол. — Откуда взялось только такое ископаемое.

Алексей услышал его спотыкающиеся шаги, стук в дверь, Ольгин измученный голос. Наконец она его впустила, ключ со скрежетом повернулся в замке.

Леонидов еще долго не мог подняться. Ему редко хотелось плакать, но сейчас в горле появилась непонятная горечь, глаза налились чем-то соленым и едким. Он зацепился рукой за стол, попытался выпрямиться, задел диван, в темноте неуверенно добрел до своей двери. В комнате было темно.

— Саша, — позвал он. — Помоги мне, Саша! Она сразу проснулась, села на кровати.

— А я все ворочаюсь, ворочаюсь. Что случилось?

— Пойдем в ванную, у меня лицо разбито. Они прошли в ванную. Саша зажгла свет.

— Леша? Ужас какой! Да ты с ума сошел! Леонидов глянул в грязное зеркало: на щеке три глубокие царапины, размазанная кровь, кровь на белой футболке, на рукаве расплылись следы от сливочного масла и жирная отвратительная пыль. И водочная вонь от всего растерзанного костюма.

— Подрался, — коротко уронил он.

— С кем?

— У тебя вата есть?

— Где же я в темноте ее найду? Раздевайся и залезай, под душ, я чистое найду.

— Какой душ в четыре утра?

— А какая драка в четыре утра? Как я с тобой с таким в постель лягу? Ты же пахнешь какой-то дрянью.

Леонидов, дрожа, сбросил одежду. Тело сразу посинело и покрылось мурашками. Слава богу, была горячая вода, в душевой кабинке заклубился пар. Алексей задернул полиэтиленовую дырявую занавеску. Он постоял в тепле еще немного, закрыл воду, вылез, нашарил полотенце. От него знакомо пахло ландышами и чем-то теплым и родным. Вдыхая этот запах, он на цыпочках побежал к кровати. Саша подвинулась:

— Ты теплый?

— Боишься?

— Хитрый, на нагретое место!

— Иди сюда. — Он потянул ее к себе, прижимаясь к теплому стройному телу.

— Спи. Скоро уже утро, а ты никак не успокоишься.

Саша отвернулась к стене, вздохнула и через несколько минут уже дышала глубоко и ровно. Алексей смотрел на ее кудрявый затылок и понемногу успокаивался. Иванов был уже где-то далеко. Чужая девушка Оля делала свой выбор. Грезил о роскошной Норе Константин Манцев. Сопела, видя сладкие детские сны, большая Елизавета. Ворочалась беспокойно Татьяна и молча страдала Ирина Сергеевна Серебрякова. Леонидов думал обо всех них сразу как о большой нарисованной картине, где каждый персонаж выполняет свою функцию, волей художника непохожий на других, но все вместе они служили единому замыслу творца. Только, один Алексей выбивался из этого полотна, как лишний предмет, случайно оказавшийся где-то в нижнем углу и дрожащий под нацеленной, чтобы его замазать, кистью. Алексей понял их всех, понял, кто столкнул с балкона несчастного Пашу, кто сначала хотел засадить Валеру в тюрьму, а потом организовал это жестокое продуманное убийство. И, поняв все, успокоился.

«Все равно жизнь со всеми разберется. Рано или поздно, но каждый получает свое. Пусть они там мучаются от содеянного или не мучаются, кому как удобнее. Завтра я скажу все, что о них думаю. Надо только дождаться утра. Лежать и дожидаться утра — прекрасное занятие для человека, приехавшего на отдых. Я все равно не усну», — упрямо подумал он и через несколько минут уже глубоко дышал, обнимая неповрежденной рукой Александру и прижимаясь животом к ее хрупкой спине.

За окном уже начиналось новое утро.

Глава 8 ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

В половине восьмого утра для Алексея, как всегда, прозвенел невидимый будильник. Он вздрогнул, открыл глаза, и его тело сразу вспомнило и саднящую расцарапанную щеку, и лиловый синяк на локте. Там сразу заболело, закололо. Стуча зубами, Леонидов попытался подняться.

«Куда в такую рань, чучело! — обозвал он сам себя. Но лежать не хотелось. Лицо разбито, рука болит. — Не тело, а сырая отбивная котлета. А! Зато зарядку можно не делать! Производственная травма — лучшее оправдание подобной лени. Не могу же я в таком состоянии на морозе корячиться?» Он сладко и облегченно зевнул, сходил в ванную, пошатался минут десять по комнате, покосился на спящих Сережку и Александру.

«Спят. Дрыхнут. А я тут ходи один. Даже поговорить не с кем».

— Сашка, спишь? — позвал он на всякий случай жену.

Она что-то пробормотала и натянула одеяло на самый нос. «Может, Серега уже проснулся? Хотя, хрен, он запросто на пожарника может сдавать. Мне бы такие способности, придавил бы сейчас еще часиков пять». Он еще раз вздохнул и вышел в коридор. Осторожно подошел к столу. Конечно, видок был еще тот: пара стаканов разбита, стол перевернут, диван сдвинут, масло размазано по столу, как по засохшему бутерброду, тарелки тоже сдвинуты, одна упала и треснула.

«Ничего, Серебрякова заплатит. Главное, что мебель цела, а за посуду дорого не возьмут».

Еще раз оглядев место ночной драки, Леонидов облегченно провел влажной ладонью по лбу: никакого трупа у стола не было.

«Не зря я бдил всю ночь. Пойти, что ли, Барышева разбудить? Одуреешь тут, пока народ проснется».

Барышев пришел сам. Минут через десять раздались его слоновьи шаги, и в холле нарисовалась квадратная спортивная фигура.

— Не спится? — ядовито поинтересовался Леонидов.

— Ты живой?

— А чего ты так переживаешь?

— Если бы я все это придумал, то первым делом тебя бы с балкона спустил. Очень ты неприятное существо.

— Даже человеком назвать не хочешь. Ну, спасибо.

— А чего это тут такой бардак? И почему у тебя рожа разбита?