Книга Хрен знат 2 - Александр Анатольевич Борисов

идеологическую подпорку. Типа того, что поэт, как любой творческий человек должен быть рупором коллектива, а не вариться, как мещащин, в своём тесном мирке.

Не понял, куда клонит, но чую что не к добру. И точно: ходила, ходила, наш будущий завуч около да вокруг, да вышла к апофеозу:

— Буду тебя рекомендовать в члены редакционной коллегии нашей «Ленинианы». Ты как?

А что говорить? По опыту знаю, что если тебя рекомендовали, значит, вопрос решён. Сделал, конечно, попытку отлыгать от этого дела:

— Я, что? Всего лишь стишок написал. Вот Витька Григорьев из нашего класса недавно вернулся из Краснодара, с литературного семинара. Он там встречался с писателем Львом Кассилем. В газете «Комсомолец Кубани» есть их совместная фотография. Только его в пятую школу будут переводить.

— Как ты сказал? Григорьев? — уточнила Зинаида Петровна, доставая из сумочки карандаш. — Больше не будут! — И мамке, — Вот хорошо! У нас как раз двух человек в редколлегию не хватало.

Так-то, Витёк! Не хотел по-хорошему выучить русский язык — будет тебе по-плохому!

Расстались подруги там, где до того встретились. Мамка потом ещё в «книжный» зашла. Купила «Далёкое — близкое» художника Репина. Наверно, в подарок своей наглядной Рае. Здоровый такой фолиант, с иллюстрациями. Семь рублей отвалила, но веса там на все восемь. Я его до самого дома пёр. Через каждые десять шагов руку менял.

Вот хрен разберёшь, на каких жизненных загогулинах зиждутся женские симпатии-антипатии. Взять ту же Раису Максимовну. Она, как и мой отец, родом с Алтая. Из небольшого посёлка, ставшего вдруг, райцентром. Народу 15 тысяч. Жили почти по соседству, на улице Путевой, учились в одной школе. Только он на четыре года постарше. И эта вот, самая мымра была в него влюблена. Потом их семья переехала строить другую железнодорожную станцию. Раю, естественно увезли. Но моего отца она до сих пор помнит. Скажите теперь, кто она мамке, подруга или соперница?

Если что, я не послушивал, а мирно стоял в углу. Это мамка и бабушка громко за окном разговаривали. Оттуда и моя антипатия к Раисе Максимовне Горбачёвой.

* * *

В общем, до дома мы считай что доплыли. Гроза хоть и прошла полосой, но влаги хватило на весь город. Трусы и те мокрые. Когда налегке, жарюка не так давит. От центра до нас, я засекал, двадцать минут пёхом. А кажется, вечность. Вот тебе и далёкое — близкое!

Мамка — та сразу из комнаты в душ. А я, как уселся на первый попавшийся стул, так хрен сковырнёшь. Бабушка помогла снимать пиджачок, прилипший к плечам и спине. Ненароком встряхнула — и за порог, на солнышке просушить. Наверно не слышала, как рупь-сорок семь выпали, по полу покатились. Я про усталость забыл: бац на четыре кости! Ползаю, собираю.

Бабушка в хату — картина маслом: еёный внучок на пузе лежит и деревянной линейкой шоркает под столом. А парадную рубаху не снял.

— Горюшко ты моё-ё!

Какой там, «ни пятнышка на воротнике», кончик носа — и тот в пыли. Хорошо хоть, мамка в душе была. Влетело бы мне.

Такой выпал день. Как утром не задалось, так что ты сейчас ни предпринимай, будет не в масть. Планировал до обеда мотнуться на велике за инструментом, — куда в таком виде? Снабдила Акимовна мылом, мочалкой да полотенцем, выдала чистые трусы и посадила в засаду за виноградником: «Как Надя выйдеть — сразу туда!»

За обедом не утихали разговоры о Рае. Думали да решали, чем бы таким вкусененьким её удивить, чтоб в дороге не голодала и до самой Москвы цокала языком. Поезд в шесть вечера, времени уйма, что ж не поспорить?

Нас с дедом вопрос не касался. Что могут смыслить в высокой кухне два мужика? Тем более, знаем, что всё разрешится курицей с пирожками. По быстрому отстрелялись и разошлись. Он к верстаку, ладить из реек решётчатый ящик для фруктов, я в комнату, читать биографию Горького. Очень уж тот балкон мне в душу запал.

Фоном по радио шёл блок новостей. Голос диктора сначала не отвлекал, но через какое-то время заставил меня отложить книгу и добавить репродуктору громкости. Речь шла о Николае Егорычеве — том самом самоубийце, что на Пленуме Центрального Комитета всыпал чертей самому маршалу Гречко. Неделю спустя, прозвучал ожидаемый приговор:

«27 июня 1967 г. на пленуме Московского городского комитета КПСС рассматривался организационный вопрос. Пленум утвердил постановление бюро МГК КПСС от 24 июня об освобождении тов. Егорычева от обязанностей первого секретаря и члена бюро МГК в связи с переходом па другую работу. Первым секретарем и членом бюро Московского городского комитета партии избран кандидат в члены Политбюро Пётр Миронович Машеров».

Стоп, думаю, что-то не сходится. Егорычева меняли на кого-то другого. А Машеров до самой смерти руководил Белорусью. Потом его вроде бы призвали в Москву, чуть ли ни преемником Брежнева, а он не доехал, погиб. Сейчас-то другое дело, если избрали, значит, уже под машину с картошкой не попадёт и будет не кандидатом, а полноценным членом Политбюро вместо того же Егорычева.

Только убавил громкость, снова пришлось откладывать книгу:

«На фоне продолжающихся беспорядков в столице Бирмы, где местные граждане напали на школу для зарубежных китайцев, лигу учителей Китая, ассоциацию служащих, а также посольство Китая и связанные с ними общины, с целью урегулирования конфликта, в столицу Китая вылетел чрезвычайный и полномочный посол СССР в КНР Юрий Владимирович Андропов».

Тут без вопросов. Хоть серая личность, а с восточным соседом нужно мириться, пока дело не дошло до Даманского. А кто лучше бывшего председателя КГБ, человека с богатым дипломатическим опытом сможет найти точки соприкосновения? «Чрезвычайный и полномочный посол» это больше походит на ссылку. Сам виноват. Нечего было держать в своём окружении разных там Яковлевых и Горбачёвых.

Чтобы несколько раз не вставать, я дослушал новости до конца и в третий раз взялся за книжку. Той биографии с гулькин нос, если знаешь, что нужно отслеживать годы, когда Горький босяковал. А меня радио отвлекло: убил полчаса, прежде чем понял, что в наших краях Алексей Максимович не бывал. Ходил всё, вокруг да около: Поволжье,