Книга Как трудно оторваться от зеркал... - Ирина Николаевна Полянская

и они увидели, что наги и устыдились. Все птицы, точно подгоняемые угарной волной, разлетелись кто куда. А Октав углядел в стене сада пролом, который до сих пор был затянут вьющимся солнцецветом с узкими кинжальными листьями, через который в сад хлынули запахи забытого им города, где он когда-то был священником. Тут Октав вспомнил о Боге, терпеливо поджидающем его за стеной, к тому же ему перестал нравиться характер Альбины, помешанной на цветах, и он осторожно, как солнцецвет, переполз через пролом в стене, не оставив Альбине записки, сделавшись невозвращенцем, чего она не смогла пережить...

Незаметно для себя Лида прочитала всю книгу, поминутно возвращаясь к Сашиной записке. Словно закладка, записка кочевала по цветочным волнам, а Лида ощущала в книге горячий напор подлинности, обеспеченный райской россыпью флоры, гигантским букетом, составленным буржуазным писателем с размахом влюбленного миллионера... Это была первая прочитанная ею книга. Произведения, входившие в школьную программу, обычно Лиде пересказывала мама, оттачивая свой слог, опуская важные для урока литературы эпизоды: такие, как история батареи капитана Тушина, прожекты Сперанского, дебаты у Анны Павловны Шеррер, — зато дословно воспроизводила разговор Наташи с матерью и спонтанную тираду Пьера: «Ежели я был бы не я...» — то есть все то, что, по ее мнению, составляло сюжет, святая святых всякого романа. Лида, познав печальным опытом избирательность маминых пересказов, недостающие сведения о капитане Тушине черпала из школьного учебника. Записка, как перелетная птица, долетела наконец к своему законному пристанищу — одинокой могиле Альбины, над которой прилежно молился Октав вопреки церковному установлению не поминать самоубийц... Багровая полоса рассвета проступила сквозь дымчатую волну облаков, когда Лида закрыла книгу и, вынув из нее записку, задумалась... Темно-красный сон бежал от ее глаз, и смысл записки ускользал от нее. Главное, что волновало Лиду, это упоминание Саши о Надежде Д., которой тоже не по душе характер Лиды. Значит, Саша по-прежнему встречается с Надей, крупным специалистом по характерам «В» класса, а Лида не догадывалась об этом. Она пожалела, что поторопилась отказаться от приглашения на вечеринку, куда должен был прийти и Саша. Но с другой стороны, нельзя бросаться по первому его зову, утешала себя она. Помимо этого соображения, имелось еще одно: у Лиды не было подходящего для праздника платья, она как-то не озаботилась обзавестись им, хотя мама не раз предлагала пошить наряд из куска золотисто-голубой парчи, хранившейся у нее с незапамятных времен, у одной из ее подруг — мастерицы-швеи. Лида ничего не имела против подруги, но допотопная парча годилась разве что для маскарадного костюма Снегурочки, а эпоха их детских костюмированных балов закончилась прежде, чем недолгий период дуплянок. Словом, платья не было, и Лида решила отложить разговор с Сашей до середины каникул, когда он непременно появится на катке, чтобы взять до детства плацкартный билет. Но билета взять не получилось: к вечеру этого дня Лида ощутила жар во всем теле и надрывным кашлем испугала родителей. Видимо, простудилась. Она слегла в постель на две с лишним недели.

17

После каникул все изменилось настолько, что Лида, придя в школу в середине января, должна была собрать всю свою волю в кулак, чтобы не показать, как она растеряна. Класс словно сговорился за ее спиной и устроил ей бойкот.

Никакого бойкота не было. Просто Юра перешел в вечернюю школу. Тут только Лида поняла, как он помогал ей жить среди безразлично настроенного к ней коллектива. Они с Юрой представляли прочный тандем, против которого класс, принимавший во внимание любую дружескую связь, ничего не имел. Их союз, состоявший из двух человек, игнорирующих класс, как маленький, не отмеченный на официальной карте но всем известный остров, тоже являлся одной из принадлежностей их класса. Уход Юры, который общался только с Лидой, а из-за нее и с Сашей, повлек за собой различные осложнения. Как только обнаружилось, что Юрино место освободилось, в классе начались рокировки.

Лида была уверена, что теперь Саша пересядет к ней. Это было бы естественно. Но Саша, то ли не получивший никакого отклика на свою записку и обиженный ее молчанием, то ли уверенный, что его обаяние в пассивности, не спешил сходить со своего места, а Лида, испокон века сидевшая одна, не отважилась пересесть за его парту. В течение первого урока шел оживленный обмен записками, в котором принял участие и Саша, в результате чего на перемене произошло переселение народов: Марина, сидевшая с Наташей Поплавской, пересела на место Нигматова с Геной, Нигматов сел на ее место с Наташей Поплавской, Володя Астафьев, сидевший с Геной, подсел к Алле Тарасовой — он давно нацелился на место рядом с Аллой, которая ему нравилась, но не было для этого удобного случая, — а Люда Свиблова, сидевшая с Аллой, поневоле пересела к Лиде. Обе оказались отвергнутыми: Лида — Сашей, Люда — Аллой. Тут бы им и подружиться, но обе сидели надутыми и не смотрели друг на друга. Да тут еще перед глазами у Люды маячил Гена Изварин, который столько лет провожал ее в школу и из школы!

К тому же выяснилось, что, пока Лида болела, весь класс успел записаться на факультативные занятия. Разговоров только и было, кто на какой факультатив записался. Лида спросила об этом Люду Синеву, та сквозь зубы пробормотала, что подобная ерунда ее не интересует, после чего демонстративно отвернулась от Лиды. Лида спросила об этом Марину, та с готовностью ответила, что они с Геной и Саша Нигматов с Наташей Поплавской записались на факультативы по физике и русскому языку, Саша еще и на химию.

Саша и Наташа на уроках по-свойски заглядывали в тетради друг к другу, обменивались записками на промокашках и вели себя совсем как Марина с Геной и Алла с Володей Астафьевым.

Лида опомниться не могла от потрясения. Ведь у нее в саду Альбины хранилась записка, в которой Саша по сути объяснялся ей в любви. Но он вел себя так, будто никакой записки не было. И Петр, как нарочно, больше не смотрел в сторону Лиды. Он готовился к участию в физико-математической Олимпиаде и ему сейчас было не до любви.

Лида так и не записалась ни на один факультатив. Она вообще перестала понимать, что происходит, и не могла решить элементарную задачу у доски, вспомнить нужную дату, сказать, к какому семейству относятся олени. Наконец физик назвал ее балдой. Она могла ответить урок, потому что боязнь прилюдной «балды» заставила Лиду вызубрить параграф, но Саша со своей