Книга Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера - Джесс Хилл

В Австралии есть опыт проведения успешных кампаний по борьбе с социальными пороками, такими как курение, распространение ВИЧ, вождение в нетрезвом виде.

Да, цели заявлены масштабные, но успех не планируется измерять в конкретных цифрах, связанных со снижением насилия. Поэтому нет и четкого понимания, как будет выглядеть сам процесс работы. К примеру, никто не будет оценивать ход мероприятий по построению «безопасных и свободных от насилия сообществ», анализируя полицейские протоколы или данные о госпитализациях жертв. Вместо этого будет отслеживаться «общественное мнение»: скажем, какой процент жителей осознает, что контроль есть форма домашнего насилия? На такой подход – попытку рассматривать абьюз в семье через взгляд общества на него – более двадцати лет назад указала американская исследовательница Лори Хейз. «Насилие – чрезвычайно сложный феномен, имеющий глубокие корни и связанный с проблемой неравенства мужчин и женщин, гендерными ролями, шаблонными ожиданиями, с самооценкой личности, а также с работой социальных институтов, – написала она в 1994 году. – Поэтому с ним нельзя справиться без пересмотра лежащих в его основе культурных стереотипов и без реформирования структур, которые насаждают насилие против женщин. Во многих обществах женщин считают неполноценными, а право мужчины доминировать над ними представляется естественным и законным. Поэтому, чтобы противостоять насилию, надо в корне переформулировать определения мужественности и женственности». [8]

Теория гласит, что гендерное неравенство есть источник домашнего насилия, следовательно, можно предположить, что равенство – это средство исцеления. Достичь его можно действительно, лишь постепенно меняя то, как развиваются отношения между полами, – к примеру, проводя просветительские кампании в СМИ, в школах, в спортивных клубах. Такой подход одобряют многие ведущие австралийские правозащитники, некоторые из которых консультировали разработчиков «Национального плана». Но при этом совершенно непонятно, как можно измерить критически такой важный показатель, как безопасность сообществ, как опрашивать людей об их отношении к насилию и оценивать адекватность полученных ответов? Да и вообще, почему изменение общественного мнения становится центральным пунктом во всей стратегии по противостоянию насилию в семье? Каждого эксперта, которого мне довелось интервьюировать, я спрашивала: почему мы выбираем в качестве приоритета изменение отношения социума к проблеме в долгосрочной перспективе, когда для нас так актуально, что делать прямо сейчас с этим злом?

Криминолог и специалист по психологическим травмам Майкл Салтер соглашается, что существует явное несоответствие между той ужасной реальностью, которую являет собой домашнее насилие, и нашей реакцией на него. «С одной стороны, нам говорят, что срочно нужно что-то решать на государственном уровне, – рассуждает Салтер. – С другой – со всех сторон все чаще звучат негромкие голоса, утверждающие, что таким образом складывается нехорошая традиция – виктимизация женщины, и мы эту традицию поддерживаем. Получается, что в следующем поколении все тоже будут рассматривать жен как жертв. Когда же наступит волшебный момент и все это прекратится? Рассматривая другие общественные проблемы, такие, как распространение ВИЧ или гепатита С, мы видим, что у борцов с ними есть четкое видение: они представляют себе мир, в котором не будет места подобным явлениям. Но как же нам понять, какое общество нужно выстроить, чтобы не было насилия? Насколько четко мы сформулировали для себя эту цель?»

Слова часто расходятся с поступками: в ходе опроса многие мужчины заклеймят насилие, но, вернувшись домой, не задумываясь поднимут руку на жену или ребенка.

Стремление изменить отношение к гендерному неравенству и насилию, безусловно, похвально и, без сомнения, способно всерьез изменить мир. Однако неправильно было бы считать это первейшей задачей, которую необходимо реализовать для снижения абьюза. Но все почему-то молча согласились, что потребуются десятилетия – и, вероятно, несколько поколений, – чтобы побороть эту социальную болезнь. Почему работа на перспективу не сопровождается попытками предпринять что-то уже сегодня? Почему сменяющие друг друга правительства снова и снова настаивают, что для искоренения насилия надо поменять отношение к нему? Почему вообще чиновники решили, что, оценивая с помощью опросов настроения граждан, они поймут, работают ли их тактики? Когда вводились рандомные дыхательные тесты на дорогах, никто из политиков не считал, что сначала большинство посетителей баров должны высказаться в пользу того, что садиться за руль в пьяном виде – нехорошо. И что только в этом случае политика предотвращения пьяного вождения будет иметь успех. Если бы официальные лица выступили с предположением сначала провести социологические замеры, их бы засмеяли в парламенте. Единственным способом проверить, дает ли плоды тестирование, было запустить его и посмотреть на реальные результаты. А именно, на статистику аварий с летальным исходом. Так почему же к борьбе с домашним насилием мы подходим по-другому?[183]

Есть еще одна загвоздка в том подходе, который практикуется сейчас: опросы могут отражать понимание проблемы, но этого недостаточно, чтобы предсказать поведение людей. Представьте, что дотошные социологи анкетируют посетителей баров по поводу пьяного вождения. Наверняка очень многие поставят галочку напротив утверждения, что такое поведение глупо и безответственно. При этом те же люди допьют свою кружку пива и сядут в собственную машину, чтобы ехать домой. У каждого из нас есть такие «пунктики», когда мы думаем одно, а поступаем по-другому. Я, к примеру, в любом опроснике соглашусь, что не стоит ложиться в постель вечером с телефоном в руках и хвататься за него в первый момент после пробуждения. Но поступаю я совсем по-другому. У психологов есть для этого специальный термин «несоответствие установок и реального поведения»[184].

Да, заявления могут не совпадать с делами. Как говорила писательница и журналист Джоан Дидион, «бывает, что люди неосознанно являются проводниками тех самых ценностей, которые на сознательном уровне будут усиленно отрицать». [9] Такая нестыковка хорошо знакома профессионалам, работающим с насильниками.

Нет сомнения, что устаревшие идеи, связанные с гендерными ролями – а именно патриархат, – лежат в основе домашнего насилия. Из приведенных в моей книге примеров это вполне ясно. Однако переформатирование мнений и поведения – задача для нескольких поколений. И все это время женщины и дети будут страдать и даже погибать – сегодня, завтра, в следующем году. И конечно, мы не заметим никакого снижения семейного абьюза к 2022 году. Это стало понятно после того, как недавно, в 2017-м, «Национальный план» прошел оценку аудиторской фирмы KPMG. Были зафиксированы некоторые промежуточные итоги на общегосударственном уровне. По отдельным пунктам, по мнению экспертов, отмечается «значительный прогресс». Но при этом аудиторы не нашли никаких свидетельств тому, что уровень домашнего насилия снижается. Напротив, согласно отчету, «количество инцидентов и степень их жестокости растет» [10].