Книга Леди и лорд - Сьюзен Джонсон

Джонни снова закрыл глаза. Для него в нынешнем состоянии приподнять веки было все равно что своротить гору.

— Не уходи, — жалобно простонал он, попытавшись протянуть к ней руку.

Она стиснула его ладонь. Пальцы двух рук — белой, как снег, и смуглой, как древесная кора, — тесно сплелись.

— Я не уйду, никогда, никогда… — пообещала Элизабет страстным шепотом.

Его пальцы ослабли и разжались, и он снова погрузился в сон.

27

В течение следующего получаса ушли все, кроме Элизабет, которая пожелала остаться наедине с мужем. В ее распоряжении были теперь всевозможные лекарства и многочисленные слуги.

Было уже около трех часов утра, когда Робби провожал Роксану в ее спальню. Пройдя два лестничных марша, у двери оба неловко замолчали. Эта ночь была на редкость богата событиями. И то, что почти каждый в доме ощущал себя беглецом, спасающимся от погони, придавало чувствам особую остроту.

— Спасибо, нынешней ночью ты был очень добр ко мне, — мягко произнесла Роксана, нарушив секундное молчание. — А я уж думала, эти воспоминания давно канули в Лету.

Робби пожал плечами, вполне отдавая себе отчет в том, какие ощущения сейчас ею владеют.

— Слишком много совпадений. Как тут не вспомнить прошлое! — Его белозубая улыбка сверкнула в полумраке коридора, где явно не хватало свечей. — Хорошо хоть Элизабет не падает духом и исполнена решимости взять на себя все хлопоты, связанные с лечением Джонни. Она прямо-таки сцепилась с аптекарем, когда тот предложил разбудить его, чтобы попробовать дать ему новые снадобья. Я сам видел, когда выходил от них.

— Прекрасная все-таки сложилась пара — она и Джонни, — заметила Роксана. — Оба люди решительные, сильные, знают, как взяться за дело…

— Можно, я войду к тебе? — мягко перебил ее Робби, остановив взгляд на прекрасном лице, обрамленном рыжими волосами. Ему явно не терпелось сменить тему разговора.

Роксана так и застыла с раскрытым ртом, забыв, о чем только что говорила. Сердце, трепыхнувшись, замерло в груди. И все же, подняв глаза, в которых отразилось смятение, она нашла в себе силы еле слышно выдохнуть:

— Нет.

Здесь, в полутемном коридоре, ее так и подмывало сказать «да». Однако чувства, владевшие ею, были весьма противоречивы. С одной стороны, возбуждала близость молодого, сильного мужчины, с другой — маячил призрак Джеми.

Робби, со своей стороны, вовсе не намерен был проявлять нетерпение. Набрав полные легкие воздуху, чтобы справиться с наплывом чувств, он несмело дотронулся кончиками пальцев до ее руки и смущенно пробормотал:

— Что ж, тогда спокойной ночи.

Он не осмелился поцеловать Роксану, опасаясь, что в таком случае выдержка может подвести его.

— Увидимся утром, — попрощалась она каким-то глухим, деревянным голосом.

Робби кивнул, не в силах вымолвить ни слова. И уставился ей в спину, в то время как она шла к себе в комнату. Дверь бесшумно закрылась перед его носом.

Мир и покой настали в большом особняке близ улицы Кэнонгейт. Спустившаяся на город ночь стала достойным венцом усилий, которые, не жалея подчас самой жизни, предпринимали на протяжении последних дней многие люди. Лэйрд Равенсби и его жена были наконец вырваны из лап врагов и вместе с остальными Кэррами обрели надежное пристанище, где им ничто не угрожало, хотя их бегство наверняка наделало много шуму.

Лишь в нескольких комнатах дома графини горели свечи, да и то их огоньки были скрыты от излишне любопытных взглядов с улицы задернутыми тяжелыми шторами. И все же мало кто из обитателей особняка смог заснуть в эту ночь. В числе бодрствующих была и Роксана.

Забравшись с ногами в глубокое кресло у камина, она разглядывала на свет бокал, наполненный кроваво-красным кларетом. Роксана надеялась, что вино поможет ей уснуть, однако не смогла сделать ни глотка, а лишь вертела тяжелое стекло в пальцах, погруженная в мучительные размышления. Отставив в конце концов бокал, она поднялась с кресла и стала спиной к огню.

И тут же, испуганно распахнув глаза, прикрыла рот рукой. Роксана стояла неподвижно, однако отсветы пламени, плясавшие на желтом шелке ее платья, создавали впечатление, что она вся дрожит.

— Я не мог не прийти, — виновато произнес Робби, прислонившийся плечом к дверному косяку. Он был одет, вернее, полуодет, так же, как и в момент возвращения из экспедиции по спасению Джонни. Ее словно молния пронзила при виде этого гибкого тела, олицетворявшего неуемную мужскую силу. Ранее ему пришлось разорвать рубашку на бинты, чтобы перевязать Джонни, а потому сейчас его торс был почти обнажен — на нем не было ничего, кроме короткой кожаной безрукавки. Мускулистые руки и широкая грудь тускло мерцали в неверных бликах, которые отбрасывали огоньки свечей.

В полумраке Робби казался еще выше. Его присутствие становилось все опаснее для ее добродетели.

— И давно ты здесь стоишь? — спросила она, как если бы от ответа ночного гостя зависели ее дальнейшие действия.

— Не очень. Попрощавшись с тобой, я сперва поднялся к себе. Хотел быть послушным.

— А теперь, стало быть, не хочешь… — Она внезапно ощутила, с каким радостным возбуждением забилось ее сердце.

— Я не могу…

— Но это мой дом, — напомнила графиня, гордо выпрямив спину, чтобы напомнить ему, кто здесь истинный хозяин.

— Знаю. — Его голос был тихим, почти покорным. Почти…

— Ты выбрал не самое лучшее время.

— Знаю.

— Мне следовало бы вызвать прислугу, чтобы выставить тебя вон.

— Следовало бы, — пробормотал он, отрываясь от дверного косяка и направляясь к ней.

При каждом его шаге расстегнутые металлические застежки на кожаной безрукавке позвякивали. Это звяканье завораживало ее, как и вид его поджарого тела. Теперь она хорошо различала рельеф мышц широкой груди, очертания удлиненного торса, бронзовый цвет кожи, перехваченной широким ремнем. Ее взгляд опустился ниже, на замшевые бриджи…

Будто читая мысли Роксаны, Робби взял ее ладонь и положил себе на грудь.

— Чувствуешь? Я весь горю при мысли о тебе, — возбужденно прошептал он. — Скажи, чувствуешь?

Он и в самом деле горел, хотя на нем почти не было одежды. Пальцы Роксаны затрепетали под его грубой ладонью.

— Я пытаюсь удержаться, — шепнула она в ответ, подняв на него беспомощный взор.

— Я тоже. Сколько раз говорил себе, что нехорошо, непорядочно нарушать твою скорбь. И что же? Я здесь, перед тобой, бесцеремонный, эгоистичный, нетерпеливый, глухой к любым доводам.

— Это угроза? — Она произнесла эти слова не так, как следовало. Слишком уж мягко и неуверенно они прозвучали.

Робби снова глубоко вздохнул и, зажмурившись, выпалил: