Книга "Еврейское слово". Колонки - Анатолий Найман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Товарищ Ленин в фантастической крылатке
Любил Россию – и не узнавал.
Относиться философски. Относиться ко всему философски. Относиться к жизни философски. Я слышал это с детства, взрослые говорили, не мне, себе. Я слышу это до сих пор, время от времени примеряю на себя. Можно выдать это за смирение, мудрость, святость, но это философия горькой покорности, не что иное. А разве есть альтернатива? Возмущаться, относиться с негодованием? К судьбе?! Протестовать? Менять шило на мыло?! Никак не относиться, просто жить. Это бы да, это идеал. Мало кому удается.
Позвонили приятели: мы тут прочли статью, какой Собянин замечательный и какое нам всем везение, что его рейтинг так опережает других кандидатов в московские мэры. С большой симпатией написано, чтобы не сказать, верноподданнически-пиарски. Вы с автором лично знакомы, нельзя ли узнать: это он решил объявить, что отдается власти, или сошел с ума?
Я полез в интернет: действительно, статья известного журналиста, моего знакомого – от начала до конца похвала Собянину. Правда, между началом и концом расстояние небольшое. Что молодые люди, агитирующие за Собянина голосовать, приятной внешности и вежливы в обращении. Что он, хотя и бесспорный фаворит кампании, ведет себя исключительно благородно, конкурентов не опускает. Что в центре Москвы парки уютные и чистые, прогуливаться по ним приятно. Равно как и ездить по центральным районам на велосипеде. Который теперь стало удобно брать напрокат. И что автомобильные пробки в целом разгрузились, нет их. Вот, собственно, и все. Что-то я могу, сейчас перечисляя, упустить, но, право, не главное, против духа и буквы статьи не погрешаю.
Что автор не продался, не подольщается к начальству и иметь с написанного выгоду не планировал, ручаюсь. Что не повредился рассудком, знаю. Что содержание статьи мелкое, неосновательное и неприятное, не спорю. Почему он ее сочинил, попробую объяснить чуть позже. А пока хочу передать собственное впечатление от Москвы после месяца жизни в деревне. Приехал по делу. Из безлюдья в толчею. Из воздуха лесного, речного, лугового в угарный. Из тишины в грохот. Что так будет, не сомневался, претензий ни к кому не имею, никакой мэр исправить этого не может, и нынешний ни при чем. Но, подойдя к нашей станции метро, я увидел нечто невообразимое. Пятнадцать лет там стоял рынок, который обеспечивал нам быт: предлагал продать продукты питания, а мы охотно их покупали. Еще студентом я ассоциировал на лекциях по политэкономии (не имевших никакого отношения ни к получаемой мной профессии, ни к чему реальному на земле) понятие «рыночная экономика» с двумя ленинградскими рынками, между которыми жил. Однажды даже получил четверку на экзамене, когда вытащил билет с вопросом «рынок при социализме» и рассказал конкретно о Кузнечном. Тем более убедили меня в моих догадках микрорайонные рынки, появившиеся после советской власти. К тому же они подходили под официальное определение малого бизнеса. И демонстрировали любимую начальством дружбу народов, например, даже открывали мясные лавки халяль. (Кошрут, правда, до этого не снизошел.) И походили на уличные парижские, римские и нью-йоркские. За 15 лет у меня сложились личные отношения с продавцами и продавщицами, по моей просьбе они безропотно и искусно срезали пленку с вырезки, солили рыбу и верили в долг, когда я забывал деньги дома. И теперь у меня на глазах его крушили бульдозеры, множество гастарбайтеров добивало ломами, грузовики вывозили развалины. Собянин! Так вот каков ты, мэр, и. о. мэра, кандидат в мэры!
Это было не все. В мое отсутствие у почтовых ящичков в нашем подъезде поменяли ключи. Я хотел сделать дополнительный дубликат для домашних. Ларьки «Изготовление ключей» были снесены повсюду, где стояли веками. Еще мне нужно было заплатить за мобильный телефон. Контору в двух шагах, ютившуюся в подземном переходе, мэрия запретила и выселила. Отправился в «Связной», за три остановки – там не обслуживали «Билайн». Я спросил, где поблизости обслуживают, – красавец с табличкой «менеджер» сказал, что не знает. Через дверь от «Связного» я увидел «Евросеть»: там принимали оплату вживую, плюс стоял автомат для оплаты чего угодно. Я вернулся в «Связной», сказал менеджеру, что о нем думаю, и в уме записал это тоже на Собянина.
Несправедливо. Знал, что приписывать низость натуры клерка проискам Собянина нечестно, но должен же я был сорвать злость за все вместе на ком-то крупнее этой мелкой пираньи капитализма. Кто будет мэром Москвы, мне все равно. Собянин для меня – прохожая тетя Мотя, интереса к нему не имею. Больше того, иллюзий насчет цены власти никогда не строил. Власть – угнетает. Власть – если что-то производит, то удивительно невзрачное. Власть – самообогащается. Власть – по сути беспомощна. Всё.
Как видите, общего у меня с моим знакомым, журналистом ярким и талантливым, нет. Но некоторые мотивы его неумеренных похвал начальству я, кажется, мог бы объяснить. Прежде он был непримиримым противником Лужкова. А есть такой психологический эффект: наговоришь про кого-то сплошь одно беспощадное, и про следующего уже неловко. Что же я, Собакевич какой-то? Далее: не само протестное движение, но несуразное неистовство его радикалов, которых хлебом не корми, дай назвать режим «кровавым», автору претит. Он желает от них обособиться: я не вы. Далее: он живет в центре, ему эти городские парки, все больше походящие на людские парковки, не чужие. Аллеи, тенистость, шелест листвы. Хочется же и про хорошее написать, не все критиковать. Еще: он любит ездить по Москве на велосипеде. А когда на машине, то допускаю, что после осенне-зимне-весенних заторов прокатил несколько раз без, и улицы показались ему Охотным рядом на картине Пименова «Новая Москва».
И тем не менее ошибся он. Ну ни у кого еще не получалось воспеть власть, ни у Тютчева, ни у Маяковского, ни у самого Пушкина. У Державина – да, но он был царедворец. А так – безвкусно. А где без вкуса, там и без всего прочего необходимого. И, наоборот, с чем-то совсем уж негодящим. Что и разочаровало звонивших мне людей.
Есть такой не вполне приличный, средне смешной, очень точный и проницательный анекдот. Еврейская жена не вовремя входит в спальню и застает мужа в постели с домработницей. Устраивает страшный скандал. Муж – само спокойствие и при этом глубокое недоумение. «Одну минуточку. Это, – показывая на домработницу, называет имя жены, – Сара. А это, – показывая на жену, – кто?»
Всплыл в памяти во время недавней телепередачи. У друзей, предложивших провести лето на их пустующей даче, установлена телевизионная тарелка. В частности, можно смотреть канал «Дождь». Который в Москве у нас с женой отсутствует. А от разных симпатичных людей нам известно, что канал сто́ящий, действительно вроде бы независимый, ребята на нем подобрались толковые, честные и изобретательные. Так что отыскали мы его среди полусотни прочих и в предвкушении интеллектуального и творческого пира уселись перед экраном. Попали на передачу «Господин хороший» – на которую был собран, как говорил один незаурядный спутник моей молодости, цвет сливок элиты общества. Можете произнести любое модное сейчас имя и не сомневайтесь, этот человек там присутствовал. Все там присутствовали – и говорили всякие дерзкие вещи, читали дерзкие стихи и пели дерзкие песни. (Не всегда, замечу в скобках, профессионально и художественно, но все искупалось свободой поведения и остроумием.)
