Книга Книга Страшного суда - Конни Уиллис

Киврин приоткрыла дверь.

— Мейзри!

Тишина. Но это ничего не значит, служанка могла просто забиться куда-нибудь или заснуть, а у клирика бубонная форма, которая разносится блохами, не пневмоническая. Может, он никого и не заразил, уговаривала себя Киврин, однако, дождавшись возвращения Роша, взяла жаровню и спустилась за горячими углями. И заодно убедиться, что с остальными все в порядке.

Розамунда и Эливис сидели у огня с шитьем на коленях, леди Имейн, пристроившись рядом, читала им вслух из своего молитвенника. Агнес ворковала над тележкой, катая ее туда-сюда по каменным плитам. Мейзри спала на лавке у длинного стола, и даже во сне с ее лица не сходило угрюмое выражение.

Агнес наехала повозкой на ногу Имейн.

—Я заберу у тебя эту забаву, Агнес, если ты не умеешь играть как подобает, — пригрозила старуха. Ее строгий тон, поспешно спрятанная улыбка Розамунды, здоровый розовый румянец на согретых теплом огня лицах — все это подействовало на Киврин успокаивающе. Самый обычный вечер в поместье.

Только Эливис не шила. Она резала полотно тонкими длинными полосами и постоянно оглядывалась на дверь. В голосе Имейн, читавшей молитвы, звенела тревога, а Розамунда, надрывая тряпицу с краю, беспокойно посмотрела на мать. Эливис поднялась и вышла в сени. Наверное, услышала, как кто-то едет, подумала Киврин. Но не прошло и минуты, как Эливис вернулась и, сев обратно к огню, снова занялась повязками.

Киврин стала тихонько спускаться по лестнице — но пройти незамеченной не удалось. Агнес, бросив свою тележку, вскочила на ноги и с криком: «Киврин!» бросилась к ней.

— Осторожно! — Киврин заслонилась свободной рукой. — Угли горячие.

Какой смысл менять и без того горячие угли? Но Агнес не заметила изъяна в логике и послушно попятилась.

— Почему ты в повязке? Расскажешь мне дальше про ту девицу?

Эливис встала, Имейн тоже обернулась на Киврин.

— Как чувствует себя клирик? — спросила Эливис.

«Горит в аду», — хотела ответить Киврин.

— Жар немного спал. А вы держитесь от меня подальше. Зараза может прятаться в одежде.

Теперь поднялись и остальные, даже Имейн закрыла свой молитвенник, заложив его реликварием, и отошла от огня, не сводя глаз с Киврин.

В очаге по-прежнему тлел огромный кряж святочного полена. Обернув руку подолом, Киврин сняла крышку с жаровни и высыпала серые угли на край очага. Заклубилась зола, один из угольков, отскочив от полена, запрыгал по полу.

Агнес рассмеялась, остальные смотрели, как он укатывается под лавку, — все, кроме Эливис, которая снова оглянулась на сени.

— Гэвин вернулся с лошадьми? — Киврин тотчас же пожалела, что спросила, — могла бы догадаться сама по напряженному лицу Эливис. Имейн пробуравила ее ледяным взглядом.

— Нет, — ответила Эливис, не оборачиваясь. — Вы думаете, посланник и тот, другой, тоже больны?

Киврин вспомнила пепельный лоб посланника, ввалившиеся глаза монаха.

— Не знаю.

— Холодает, — подала голос Розамунда. — Он мог заночевать там.

Эливис промолчала. Киврин, опустившись на колени у очага, поворошила угли тяжелой кочергой, вытаскивая снизу те, что покраснее. Потом попыталась перетащить их той же кочергой в жаровню, но бросила неуклюжие попытки и загребла угли крышкой.

— Это ты принесла в дом беду, — возвестила Имейн.

Киврин похолодела. Она подняла голову — Имейн смотрела не на нее. На Эливис.

— За твои грехи нам послана эта кара.

Киврин ожидала увидеть на лице Эливис ужас или возмущение, но оно не выражало ничего. Хозяйка безучастно скользнула взглядом по свекрови, будто пребывая мыслями далеко отсюда.

— Господь карает прелюбодеев и весь их дом, — продолжала Имейн, потрясая перед Эливис своим молитвенником, — как ныне карает тебя. Ты своими прегрешениями навлекла на нас чуму.

— Это ведь вы послали за епископом, — ровным голосом ответила Эливис. — Это вас не устраивал отец Рош. Это вы пригласили в наш дом гостей, а с ними и чуму.

Круто развернувшись, она снова вышла в сени.

Имейн застыла как громом пораженная, потом деревянной походкой вернулась к своей скамье. Опустившись на колени, она вытащила из молитвенника реликварий и принялась рассеянно перебирать цепочку.

—А теперь расскажешь сказку? — спросила Агнес.

Имейн облокотилась на скамью и уткнулась лбом в ладони.

— Расскажи мне про непослушную девицу!

— Завтра, — пообещала Киврин. — Завтра я тебе расскажу.

Она понесла жаровню обратно в светлицу. Клирик снова впал в лихорадочный бред. Он метался, выкрикивая строки из заупокойной мессы, будто ругательства. Еще он постоянно требовал пить, и Рош, а потом и Киврин, ходили за водой к колодцу.

Киврин на цыпочках спускалась по ступеням со свечой в одной руке и ведром в другой, моля, чтобы Агнес ее не заметила. Но все уже спали — кроме леди Имейн. Старуха молилась на коленях, повернувшись к миру негнущейся непримиримой спиной. «За твои грехи нам послана эта кара».

Киврин вышла на темный двор. Где-то звонили два колокола, слегка не в лад, — вечерня или погребальный звон? Стоявшую у колодца полупустую бадью она вьшила на камни и зачерпнула свежей воды. Потом, оставив ведро у двери в кухню, зашла внутрь, взять чего-нибудь поесть. На краю стола лежали тяжелые салфетки, которыми накрывали блюда, когда несли из кухни в дом. Киврин взяла одну, увязала в нее хлеба и холодного мяса, остальные прихватила под мышку и отнесла все наверх. Они с Рошем перекусили, сидя на полу у жаровни, и с первым же куском Киврин почувствовала, что ей становится легче.

Клирику тоже полегчало. Он снова задремал, потом его бросило в жаркий пот. Киврин обтерла его грубой кухонной тряпицей, он умиротворенно вздохнул и заснул совсем. Когда он проснулся, жар прошел. Подтащив сундук к краю кровати, Киврин с Рошем поставили там сальную лампадку и по очереди сидели с больным, уходя спать на подоконную лежанку. Выспаться как следует мешал холод, но Киврин все-таки подремала, прикорнув на каменном подоконнике, и с каждым пробуждением больному вроде бы делалось все лучше.

Она читала в материалах по XIV веку, что иногда вскрытый бубон помогал спасти человеку жизнь. Клирик уже не обливался потом, и хрипы с присвистами исчезли. Может быть, он и не умрет.

Некоторые историки полагали, что на самом деле от чумы погибло совсем не так много народу, как свидетельствуют источники. Мистер Гилкрист, например, настаивал, что цифры сильно преувеличены — в силу страха и неграмотности. И даже если источники не врут, все равно совершенно не обязательно в каждой деревне погибла ровно треть населения. Где-то умерли всего двое или трое. Где-то вообще никто не умер.

Они ведь сразу изолировали больного, как только поняли, в чем дело. И Роша ей в основном удается держать подальше от кровати. Все возможные меры приняты. До пневмонической формы пока не дошло. Может быть, этого хватит, и чуму удалось зарубить на корню. Нужно сказать Рошу, чтобы деревню закрыли, никого не пускали, и тогда, возможно, напасть обойдет их стороной. Так бывало. Целые деревни оставались нетронутыми, а в некоторых областях Шотландии о чуме вообще слыхом не слыхивали.