Книга В Эрмитаж! - Малькольм Брэдбери

Прекрасная Луизиана, простирающаяся от ледяной арктической пустыни до тропиков, от Ниагарского водопада до черепаховых земель Флориды, как французы могли упустить ее? Британцы были начеку и немедленно захватили этот край; но именно французы открыли и освоили его, составили карты, исследовали водные пути по четырем великим рекам — Миссисипи, Огайо, Святого Лаврентия, Орегон. Французы плавали по ним, перевозили шкуры животных, сплавляли индийские каноэ, исследовали пороги и прерии; размышляли о душе природы и природе человека. Англичане торговали на побережьях, а французы, французские путешественники и миссионеры, такие как Шамплейн и Хеннепин, странствовали по стране чудес, наносили на карты ландшафты, давали французские имена континентам. Америка — это выдумка Франции, о которую споткнулась и продолжает спотыкаться Британия. Очевидно, что книга Рейналя требует пересмотра. Наш герой рад предложить свои услуги. Аббат подначивает его.

И вот он уже за письменным столом, строчит как заведенный день и ночь — он должен «сделать Рейналя» (так он объясняет друзьям). Пусть Рейналь занимается сухой статистикой, сведениями по экономике, перспективами торговли, описывает исторические факты, географическое положение и фиксирует среднегодовую температуру. Он, Дидро, возьмет на себя философский орнамент, размышления о душе Америки, о греховности деспотизма, об опасностях самонадеянной монархии, порочности рабовладения, о взлетах и падениях империи (никто, кроме него — и Гиббона, — этого сделать не сумел). Мысли, сослужившие ему службу в Петербурге, странным образом пригодились и для Америки.

«Бог ненавидит тиранов, — пишет он, — он заложил в души людей любовь к свободе. Деспотизм порождает лишь террор, порабощение, лесть, глупость и религиозные предрассудки. И разрешается столь нетерпимая ситуация либо убийством тирана, либо развалом империи». Чего же удивляться, что нашему герою суждено пережить еще одно публичное сожжение его рукописей парижским палачом.

«На разлагающемся трупе империи расцветает демократия, — продолжает он, — и тогда в летописях появляются сведения о героических деяниях. Наступает царство закона, процветают науки, рождаются на свет гении, торговля и промышленность перестают быть бедными родственниками. Итак, короли и министры, любите людей — и будете счастливы».

Затем, вспомнив великую императрицу, вспомнив, как трудно иметь дело с человеческой кожей, он добавляет коду: «Увы, счастье быстротечно. Не успела отгреметь одна революция, а следующая уже на подходе. Но таков закон природы: империи рождаются — и умирают».

И наш герой не единственный, кто считает этот вопрос столь важным. «Открытие Америки и путь в Восточную Индию через мыс Доброй Надежды — важнейшие события в истории человечества, — пишет в это же самое время важный и бесстрастный шотландский профессор Адам Смит в фундаментальном экономическом труде „Исследование природы и причин богатства наций“. — Два новых мира были открыты для освоения индустриальным обществом, и каждый был перспективней любого из старых миров». Возможно, Смит думает, что пишет о британских владениях. Но, кажется, он уже понял, что надежды англичан иллюзорны: «Правители Великобритании более ста лет воображали и внушали это своим подданным, что они владеют великой империей на западе Атлантики. Однако, по-видимому, империя эта лишь фикция. Это не империя, а проект империи, не „золотое дно“, а проект такового».

Но Смит — британец, человек здравого смысла, но не острого ума. Французы видят мир иначе: они видят потерянный рай, край исчезающих чудес, руин, печальных пейзажей, незаселенных земель, рухнувших мечтаний. Вскоре предстоит увидеть это и англичанам. Ведь они тоже выбрали прекрасную Луизиану для демонстрации своей силы и монархических притязаний. Они совершают все то же политическое самоубийство. Колонисты с восточного побережья начинают мечтать переселиться дальше, на запад. А британцы понапрасну злят их, подталкивают к вооруженному восстанию. И не философия ли — настоящая французская философия — сыграла в этом решающую роль? В год, когда Смит опубликовал свою книгу, Континентальный конгресс собрался, чтобы провозгласить Декларацию независимости («Мы настаиваем на самоочевидности этих прав»). Сформулированные ими простые истины («все люди изначально равны… Творец даровал им неотъемлемые права на жизнь, свободу и достижение счастья…») — все это удивительно знакомо нашему герою. Как будто он написал это сам (а может, так оно и есть?).

Французы восторженно приветствуют трансатлантический мятеж. Героические американские мечты покоряют Париж. Целое поколение молодых аристократов, жаждущих посчитаться с англичанами за прошлые поражения, утомленных десятилетием мира, не смирившихся с потерей американских колоний, готово взяться за оружие. Возжелавший стать национальным героем Америки юный маркиз де Лафайет уже снаряжает корабль «Виктория», погружает на борт солдат и оружие; его флибустьеры готовы вступить в битву за независимость Атлантики, за свободу и против ненавистных англичан. Даже театральное творение нашего героя, мошенник-часовщик Карон, прославившийся под именем Бомарше, вкладывает в американское дело прибыль со своей парикмахерской драмы. Он нашептывает королю (а известно, что он допущен до монаршего уха), побуждая того к действию: «Это же англичане, это Британия, сир, вы должны унизить и ослабить ее, иначе она унизит и ослабит вас». Дело в том, что Бомарше придумал собственную мистификацию. Для снабжения повстанцев оружием он организовал подставную фирму, якобы занимающуюся экспортом и импортом. А также отчасти на государственные средства Франции и Испании, а в основном на свои снарядил пиратскую флотилию из сорока кораблей. Так что это Фигаро, лакей и брадобрей, именно он выдумал и профинансировал Американскую революцию. И денег обратно не получил.

Однажды вечером под руку с Дорогой Занудой наш герой отправляется на обед к Бомарше. Часовщик Карон теперь живет на широкую ногу, устраивает приемы не всякому дворянину впору и содержит к тому же нескольких любовниц. Бомарше нарасхват, на месте его не застать. Сегодня он в Севилье, занят любовными шашнями, завтра в Лондоне, занят шпионажем и революционными заговорами. Но этим вечером он принимает особенного и неожиданного гостя: гостя-инкогнито из Америки. Это настоящий благородный дикарь, человек, знаниями и мудростью не уступающий величайшим парижским ученым, философ-самоучка, простодушный и вместе с тем наделенный природной смекалкой — практической и политической. Талант его расцвел на свободе, груз многовековой истории не подавлял его бесконечно-разнообразные способности. И вот он пересек Атлантику за тридцать дней, рискуя попасть в руки англичан, но при этом не преминув сделать ряд ценных научных наблюдений над стаями летающих рыбок и особенностями течения Гольфстрим.

Совершенно измотанный, он сошел на берег в Нанте, но сразу же, соблюдая строжайшую конспирацию, отправился в Париж. Друзья предоставили ему весьма безопасное и комфортабельное убежище в Пасси, но вскоре о его тайном визите стало известно практически всем: гения надолго не спрячешь — как шило в мешке. Он становится и, наверное, вот-вот станет самым знаменитым во Франции человеком. Даже на заварочных чайниках уже помещают изображения его простонародной мужественной физиономии. Он уже известнее Марии-Антуанетты и куда популярней. Самые элегантные и неотразимые дамы Парижа очарованы его остроумием, мудростью, его неуклюжей галантностью и прямолинейными ухаживаниями. Известно, что мадам Брийон от него без ума. Мадам Гельвеций, не стесняясь, заявила, что на днях он сделал ей благородное предложение. И даже для мужей, которые, конечно, читали Руссо, он не кто иной, как бедный Ричард — представитель славного племени «естественных» героев.