Книга Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик

– Долго еще ждать, когда он родится? – спросила Эдон.

– Недолго. – Кэтрин сжала губы, но подбородок продолжал дрожать.

Эдон болезненно улыбнулась.

– Думаешь, как тебе пережить то же самое, когда придет твое время?

Кэтрин покачала головой, но заговорить из-за сжавшегося горла не смогла. Если бы роды шли нормально, она только посмеялась бы и ответила, что совершенно не собирается переживать ничего подобного, что будет рожать совсем не так, как Эдон. Но как можно шутить с умирающей женщиной? Она чувствовала себя совершенно беспомощной.

Священник появился, когда тело Эдон содрогнулось от очередной схватки. Увидев его и поняв, что означает его приход, Эдон попыталась громко закричать, но ей не хватило дыхания. Ее кровь потоком хлынула на ложе. Дама Сибелла вскрикнула и схватила полотенце, чтобы остановить ее, но оно мгновенно покраснело и промокло.

Священник в ужасе отшатнулся; Кэтрин схватила его за запястье и подтащила к кровати.

– Отпусти ей грехи, – велела она голосом, дрожащим от гнева и горя. – Отпусти сейчас, пока ее душа еще в теле.

С искаженным от отвращения и потрясения лицом, священник принялся исполнять свой мрачный долг и, к его чести, не стал затягивать ритуал.

– Ego te absolvo ab omnibus censuris, et peccatis tuis, in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti[6]– забормотал он, касаясь лба Эдон елеем. Она приподнялась навстречу ему, стуча зубами и с вытаращенными глазами; каждый мускул ее тела был сведен от напряжения. Между бедрами хлестнула еще одна струя крови, и Эдон яростно забилась в руках Кэтрин. Затем ее тело ослабело, голова упала на плечо Кэтрин, и уха коснулся едва слышный вздох. Когда Кэтрин бережно опустила ее обратно на ложе, глаза Эдон были полуоткрыты и слепы.

– Ребенок, – произнесла дама Сибелла. В ее руке был острый ножик.

Кэтрин оглянулась на нее через плечо.

– Делай, что надлежит.

Ей пришлось сглотнуть, чтобы произнести это. Эдон, капризная бестолковая Эдон, любившая французские романы и красивые безделушки, умерла в собственной крови и сейчас ее взрежут, как корову на городской бойне.

Повитуха обязана спасти ребенка, если сумеет, даже когда мать умерла. Всегда остается вероятность, правда, очень слабая, что младенец еще жив. Кэтрин дважды видела, как это делала Этель. Оба раза ребенок оказался мертвым; Кэтрин и сейчас была совершенно уверена, что все усилия дамы Сибеллы окажутся напрасными. Она отвернулась и уставилась на стену, пока другая женщина делала разрез.

– Маленькая девочка, – объявила дама Сибелла, отложив окровавленный нож и вынимая из рассеченного чрева Эдон неподвижного синеватого младенца. – В ней нет жизни.

Она чисто вытерла ребенка, завернула его в полотенце и положила рядом с матерью.

Кэтрин молча смотрела в застывшее серое лицо Эдон и вспоминала их дружбу. Она возникла случайно, постоянно прерывалась, но все-таки была настоящей, и теперь ей будет ужасно не хватать ее. Совсем недавно Кэтрин едва могла сдержать слезы, а теперь они совсем отказывались течь, только жарко давили на глаза и щипали их.

– Как быть с мужем? – проговорила Сибелла. – Кто ему скажет?

Кэтрин сглотнула.

– Я, – коротко бросила она с резким жестом.

– Тогда лучше нам сперва прибрать ее. Не нужно, чтобы он видел ее такой.

Кэтрин едва не спросила, почему. В том, что Эдон умерла, частично виноват и Джеффри. Устрашенная этой горькой мыслью, она заставила себя приняться за выполнение долга. Джеффри виноват не больше, чем сама Эдон. Можно винить природу, можно Бога. Кэтрин видела, что ощущение вины может сделать с человеком, жена которого умерла родами. Одни мужья довольно быстро обходятся, у других шрам остается на всю жизнь. Именно это и не давало ей рассказать Оливеру о собственной беременности. Насколько же это будет сложнее теперь!

Вместе с дамой Сибеллой они убрали окровавленную солому, обмыли и уложили тело Эдон. Сообщить нужно не только Джеффри, думалось Кэтрин, но и ее детям. Они расчесали и собрали в пряди волосы Эдон. Некогда густые и слегка курчавые, теперь они напоминали старую солому, и в них серебрились отдельные седые волоски. Полное истощение сил к двадцати восьми годам. По милости Бога и Святой Маргариты.

Кэтрин ласково поцеловала влажный холодный лоб Эдон и отправилась искать Джеффри.

Все оказалось хуже, чем она могла себе вообразить. Сперва Джеффри просто отказался поверить ей, словно отрицание могло что-то изменить. Затем он потребовал, чтобы его пустили к Эдон.

– Она просто уснула, – произнес он плохо повинующимся голосом, когда взглянул на нее, лежащую на кровати со скрещенными на груди руками и плотно сомкнутыми гладкими веками.

– Прости, Джеффри. Послед выходил раньше ребенка. Мы ничего не могли сделать – Кэтрин положила дрожащую руку на его рукав. Хотя они с Сибеллой постарались прибрать и уложить Эдон как можно лучше, никто в здравом рассудке не принял бы серый оттенок смерти за обычный сон. Одна из женщин графини взяла на себя заботу о детях, и Кэтрин это радовало: ведь Джеффри в данный момент не мог справиться даже с собой, не говоря уж о пяти отпрысках.

– Она еще теплая. – Он потряс Эдон за плечо. – Эдон, проснись!

Голова Эдон мотнулась на валике, как у плохо набитой соломенной куклы. Одна рука соскользнула с груди и, безвольно болтнувшись, вытянулась вдоль мертвого тела. Кэтрин в испуге попыталась оттащить Джеффри, но тот лишь отпихнул ее, а когда она попыталась сделать это еще раз, толкнул так, что женщина упала.

– Оставь нас! – проревел он. – Кому нужна повитуха, не знающая своего ремесла!

Кэтрин ударилась при падении, но, к счастью, только бедром и боком. Ей было больно, она задыхалась, однако особенно не пострадала.

Джеффри снова начал трясти жену и, когда она не откликнулась, приподнял и прижал к себе, веля встать.

– Эдон! – буквально выл он.

– Джеффри, ради Бога, она умерла! – рыдала на полу Кэтрин.

Джеффри кинул на нее взгляд, исполненный такого горя и ненависти, что она сжалась.

– Она верила тебе, а ты предала ее, – прохрипел он – Она думала, что, пока ты рядом, с ней не произойдет никакого вреда.

Одной рукой он поддерживал голову своей жены за затылок, другую подставил под безвольную спину.

– Я не умею творить чудеса, – ответила Кэтрин, пытаясь обуздать горе и гнев. – Ее судьба была предрешена с самого начала; ты несправедлив.

– Несправедлив?! При чем тут вообще справедливость? – взорвался Джеффри. – Убирайся! Оставь нас одних. Ты нам не нужна, нам никто не нужен!