Книга Нефертити - Мишель Моран

Щеки у нее сделались полнее, а волосы отросли ниже плеч. Сзади послышался тоненький голосок — это подал голос Камосес, сидящий у отца на руках. Я поразилась, увидев, как он вырос.

— Ой, какой большой!

— Да, ему уже больше года! И от него столько радости, что я готова повторить. — Ипу положила руку на живот и улыбнулась. — В месори.

Я ахнула:

— Ипу…

— Ой, ну кто бы говорил! — воскликнула она. — Мать двух сыновей.

Она отступила немного, чтобы оглядеть меня, и радостно заулыбалась:

— Ох, госпожа! Ну наконец-то!

Ипу обняла меня, а потом потащила в дом.

— С возвращением, — сказал Джеди.

Он выглядел здоровым и довольным. Чума не задела ни один город, кроме Амарны, и я старалась не думать, что это означает.

— Так значит, это и есть Камосес, — сказала я, пытаясь осознать, что это и вправду тот самый малыш, которому я махала на прощание год назад. — Он красивый. У него твой нос, — сказала я Ипу.

— И глаза Джеди. Повитуха сказала, что он будет богатым.

— А откуда она знает?

— Потому что первым его криком было «нуб».

Я от души рассмеялась:

— Золото? Ох, Ипу, как я по тебе соскучилась!

— А Ипу соскучилась по тебе, — ухмыльнувшись, сообщил Джеди. — Она только о тебе и говорила!

— Все только и говорили, что об Амарне, — призналась Ипу. — Никто не понимал, чему верить. Сперва дурбар, потом объявление Нефертити соправителем, потом чума. А правда, — она понизила голос, — что фараон отослал царю Ассирии отрубленную руку?

Я кивнула. Ипу покачала головой:

— Расскажи мне обо всем. Я хочу знать все-все.

И я рассказала ей о дурбаре и коронации моей сестры, а потом о Черной смерти и подношении, затеянном Эхнатоном. Я описала смерть самых младших дочерей Нефертити, смерть Небнефера и кончину Тийи. Когда я стала рассказывать о том, как Эхнатон умчался в город, Джеди посадил Камосеса в кроватку. Он просто поверить не мог, что фараон так вот взял и умчался без всякого сопровождения, чтобы уничтожить запрещенные изваяния Амона.

— Фараон был вне себя от ярости, — сказала я, но у меня не хватало слов, чтобы описать, с какой горечью Эхнатон смотрел на то, как его детей сжигают в городе, который он возвел во славу Атона.

— Когда мы узнали, что баржам запрещено покидать Амарну, то подумали, что все, кто там остался, погибнут, — призналась Ипу, и на глаза ее навернулись слезы. — И вы с Нахтмином тоже.

Я обняла ее.

— А мы понятия не имели, как передается чума. Мы тоже боялись.

Что-то потерлось об мою ногу, и внезапно на колени ко мне запрыгнул крупный, тяжелый кот.

— Бастет! — воскликнула я и посмотрела на Ипу.

— Он однажды пошел за мной следом и не захотел возвращаться. Теперь ты можешь забрать его, — сказала Ипу, но я заметила неуверенность в ее взгляде.

— Ну вот еще! Пускай живет у тебя, — с пылом произнесла я. — Он бы умер вместе со всеми дворцовыми кошками, если бы ты его не спасла.

— Они перебили мивов?

— Да, вместе со всеми остальными животными во дворце.

— А где они захоронили тела? — спросил Джеди.

— Приехали повозки и увезли их.

— Без амулетов? — прошептал Джеди.

— И похоронили без гробниц?! — воскликнула Ипу.

— В общих могилах. В земле вырыли ямы и засыпали потом песком.

Ипу с Джеди онемели.

Позднее, теплым вечером, мы пошли ко мне домой. Ипу захотела второй раз послушать историю о том, как Кийя на смертном ложе попросила меня усыновить ее ребенка. Я рассказала еще раз, и даже шумный Камосес притих, как будто история околдовала его.

— Все случилось не так, как я себе представляла, — сказала Ипу. — Египет перевернулся вверх тормашками. Подумать только, ты растишь царевича Египта!

— Нет, не царевича Египта, — твердо произнесла я. — Просто маленького мальчика.

Мы вели тихую повседневную жизнь, и она была спокойной и размеренной. К Нахтмину то и дело приходили горожане и рассказывали ему о том, что происходило в Фивах, пока в Амарне бушевала чума. Потом они пытались подбить его выступить на войну, говоря, что он тратит время впустую, обучая солдат, хотя мог бы вести наше войско к победе на Родосе. Солдаты стояли у нас под домом, качали головами и обвиняюще смотрели на меня.

— Он — лучший военачальник во всем войске фараона, — сказал Джедефор. — Люди не могут понять, отчего он не возвращается в войско. Они упросили меня прийти сюда и спросить у него. Хоремхеб суров и безрадостен, и его не будут любить так, как любят Нахтмина.

Мне снова вспомнился отцовский вопрос — «ты ему доверяешь?» — и я посмотрела туда, где Нахтмин обучал солдат моей сестры. Под кожей его переливались крепкие мускулы, а лоб был весь в поту. Я улыбнулась.

— Им придется довольствоваться сознанием того, что он делает из их мальчишек мужчин.

— Но чем вы занимаетесь, раз ты не при дворе, а он не воюет?

Я рассмеялась — с такой серьезностью прозвучал этот вопрос.

— Просто живем, — ответила я. — И когда-нибудь Нахтмин обучит наших сыновей искусству писцов или солдатскому делу.

Джедефор посмотрел на меня как-то странно:

— Сыновей?

— Есть еще Тут, — резким тоном напомнила я.

Мы посмотрели на другую сторону сада, туда, где мальчики ползали в тени старой акации. Хеквет присматривала за ними.

— Сын Кийи, — произнес Джедефор, потом добавил: — И возможный царевич Египта.

— Нет! — отрезала я. — Он вырастет здесь, вдалеке от двора. Следующим фараоном станет Меритатон, а после нее — Анхесенамон.

Я понимала, что он хочет сказать. Что Египту требуется царевич, что так было всегда и будет впредь. Но вместо этого Джедефор просто сказал:

— Ты, должно быть, слышала, что предложили жрецам Атона?

— Что им дали две недели, чтобы сменить их одеяния на облачение жрецов Амона?

— Да. И некоторые отказались.

Я была потрясена.

— Но они не могут отказаться. Им некуда идти!

— Есть — в дома последователей Атона. Их много, госпожа. Детей, никогда не знавших Амона, и ревностных верующих, покинувших Амарну лишь после того, как их дома были сожжены. От них можно ждать неприятностей.

Тем вечером я вошла в Зал книг во дворце, и молодой писец провел меня к отцу. Отец сидел спиной ко мне. В руке у него была связка папирусов в кожаном переплете.

— Отец!

— Мутноджмет? — Отец обернулся. — Мне так и показалось, что я слышал твой голос.