Книга Шкуро. Под знаком волка - Владимир Рынкевич

Припоминали кого где искать — в Галлиполи, в Париже, в Турции… Расходились отяжелевшие, разомлевшие, хоть на время вернувшиеся в прошлое, казавшееся прекрасным. Шкуро пил немного — казак старой закалки: смотри в оба и слушай, а напиться успеешь. Вышли на ветерок, он и совсем отрезвел. Спешить в отель, где ждала Тасенька, не хотелось, Куманов, тоже почти трезвый, предложил прогуляться пешком. Пошли вдвоем к центру.

— Бороться с большевиками надо каждый день, каждую минуту, — сказал Куманов. — Не надо ждать, пока соберется ваш корпус.

— А как я еще могу бороться?

— Германия наш союзник более надежный, чем была Франция. Русско-французский союз 1892 года — роковая ошибка Александра III. Из-за нее мы втянулись в большую войну и потом произошло все остальное. И уничтожить власть большевиков нам Франция не поможет. Только Германия наш союзник в борьбе против красных. В германском генштабе уже разрабатывают план войны с Россией. Там знают боевых русских генералов и, конечно, вас, Андрей Григорьич. Я могу свести вас с людьми…

На следующий день генерал направился по адресу Унтер-ден-Эйхен, 17. В обычном шестиэтажном жилом доме находилась конспиративная квартира генштаба. Внизу — магазин одежды. Швейцара у дверей нет, но на лестнице чисто, двери напоминают о своей нерушимой прочности. Генерал поднялся на второй этаж. Три условных звонка. Дверь открыл детина в черном костюме и при галстуке. Спросил фамилию и прошел к двери в комнату. Шкуро вошел и увидел сидящего за письменным столом… Гензеля. Тоже в штатском костюме, но темно-синем.

— Здравствуйте, Андрей Григорьевич, — с удивившей генерала доброжелательностью встретил его Гензель. — Очень рад снова увидеть вас. До конца дней буду с благодарностью помнить, как вы спасли меня после Ставропольского восстания.

Почему-то Шкуро помнил как звать этого бывшего русского офицера, может быть, потому, что тот был ему когда-то неприятен.

— Здравствуйте, Кирилл Иванович, и я рад встрече, — ответил генерал.

— Здесь я Карл Иоганн фон Гензель, капитан вермахта. Я пригласил вас по поручению русского отдела генштаба. На совещании отдела высоко оценили ваши военные операции во время Гражданской войны и вашу непримиримую позицию по отношению к большевикам. Германский генеральный штаб считает Советскую Россию одним из опаснейших врагов Германии и осуществляет соответствующую подготовку к уничтожению этого врага. В этой борьбе мы с вами союзники. Мы надеемся, что вы примете участие в этой работе и будете готовить своих людей. По-видимому, следует начать с организации.

— В Берлине что я могу организовать?

Шкуро пока не мог избавиться от недоверия к этому человеку и в то же время чувствовал искреннее, но непонятное расположение с его стороны — словно действистельно рад встрече. Лишь в конце беседы генерал понял причину этой странной радости.

— Сначала вы с нашей помощью создадите союз казаков из числа тех, кто здесь, в Берлине, и вообще где-то близко. Узнав об этом, к вам потянутся казаки из других мест.

— Но потребуются средства.

— Когда появится организация, обязательно найдутся русские состоятельные эмигранты, желающие помочь казакам в борьбе за освобождение России. Мы будем оказывать некоторую поддержку с учетом того, что я ваш союз поможет работе генштаба.

Оказалось, что с этим Гензелем вполне можно говорить и договариваться. Вместе с ним придумали название создаваемой организации: «Союз активных борцов за Россию» — САБЗАР.

— Сейчас и Врангель, и Краснов, и другие генералы пытаются создать подобные союзы, но наш будет самый лучший, — сказал Гензель с той же сияющей улыбкой.

Когда пришло время для приличествующих встрече вопросов о личных обстоятельствах, стала ясна причина радостного настроения капитана вермахта: он совсем недавно стал отцом.

— Мы назвали его Фридрихом, — излучая счастье, говорил Гензель. — В честь нашего великого короля. Он будет офицером вермахта. Моя жена — русская, Андрей Григорьевич, но она русская немка. Ее зовут Маргарита. Помните: Гете, Фауст, Маргарита?..

II

О том, что у далекой подруги родился сын, Елена Аркадьевна узнала не скоро — Маргарита почему-то не решалась воспользоваться почтой и ждала оказии. Письмо на Разгуляй принес молчаливый человек, назвавшийся сотрудником Наркоминдела. Передал письмо и исчез.

Зима с морозцем, выходной день, чистый снежный свет заливал комнату, маленький Аркаша скакал на деревянном коне. Михаил Петрович благодушно шелестел газетой, а в вазе конфеты «Мишка», на буфете — пачка печенья «Пети-фур», за форточкой на шнурке — пакетик с ветчиной… Неужели всего каких-то два года назад пересохшая вобла была лакомством?

— Ее Фридриху еще и двух нет, — говорила Лена, отложив письмо. — А нашему Аркашеньке скоро четыре. Иди ко мне, маленький. Вот мы какие большие. И какой ты у нас высокий, и волосы у тебя красивые, темные как у папы.

— Не хочу! — надул губы мальчик. — Не хочу темные, хочу светлые! — Он закричал сердито.

— У тебя не темные, сыночек, — успокаивал отец. — Светлые, мамины.

— Чем будет старше, тем будут волосы темнее, — возразила Лена.

Она стала самоуверенной, не допускающей возражений.

— Не хочу-у, — уже плакал мальчик.

— Я тебе дам «не хочу»!..

— Хватит, Лена. Что ты из-за пустяка. Лучше расскажи, что еще в письме интересного.

— Можешь сам все прочитать. Секретов нет. Любая цензура пропустила бы. Не знаю, почему она по почте не послала. Наверное, думает, что у нас не разрешают. Возьми, почитай.

— Меня в редакции эти письма замучили. Хоть сегодня отдохну. Есть там у нее что-нибудь любопытное?

— Дает свой берлинский адрес. Ее муж устроился в какой-то фирме. Сидит в конторе. Да… Что тут еще…

О Палихине вспомнила, о Грише. Если что-нибудь знаем. А если он в Москве, просит передать привет. — Леночка содержательно засмеялась: и насмешка, и удивление, и зависть, и даже восхищение.

— Надо позвонить.

— Надо ли? — усомнилась жена. — Он же в ГПУ. А тут связь с эмиграцией. Ее же тогда исключили с курсов переводчиков.

— Тогда как-то странно все получилось. Но я же сегодня там встречу кого-нибудь.

— Ты все-таки пойдешь?

— Я ненадолго, Леночка, мне нельзя не пойти. Луначарский будет, Демьян Бедный, наверное, Маяковский, Серафимович — все, кто участвовал в военной печати.

Вечером намечался торжественный сбор высших руководителей армии. А днем собиралась по случаю Пятой ‘годовщины Рабоче-Крестьянской Красной Армии писательская общественность.

Аккуратный Троцкий пришел и сюда — считал своим долгом лично общаться с военными журналистами и писателями. После своей правильной речи он не ушел, а участвовал в разговоре с обступившей его толпой. Огромный Демьян Бедный критиковал всех и вся, в том числе поэтов и прозаиков, особенно Маяковского, которого, кстати, на встрече не было. Кто-то восторженно цитировал строчки Пильняка[71], многие заучивали их как стихи: «Знамение времени — кожаные люди, в кожаных куртках большевики! — Каждый в стать, кожаный красавец…» И еще о некоем Архипове, который сидел в исполкоме, бумаги писал, брови сдвигая, и была у него бородка чуть-чуть всклокочена, а перо он держал топором. На собраниях говорил слова иностранные, выговаривал так: констатировать, энегрично, литефонограмма, фувдировать, буждет, — русское слово «могут» — выговаривал: магуть. В кожаной куртке, с бородой, как у Пугачева.