Книга Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках - Михаил Одинцов

Через мгновение «як» Корнева, сверкнув голубым низом крыльев и фюзеляжа, опрокинулся на крыло и пошел к земле, чтобы занять исходное положение для атаки. Потом снизу кинулся вверх к «илу».

— Матвей, начали.

— Вижу, давай смелее.

Отвечая, Осипов шел еще по прямой, а затем резко положил машину боком к атакующему и пошел верхом на него. Перегрузка, видимо, основательно давила на плечи, мешала говорить, и до учеников радио донесло уже измененный его хрипловатый голос:

— Ну что, в прицеле?

— Нет, все время уходишь… Мне уже больше за тобой тянуться нельзя. Предел, по скорости выхожу из атаки.

Корнев прекратил крутой разворот на горке, и «як», как бы получив толчок в спину, рывком поднялся выше «ила». Летчик, набирая высоту, повернул его спиной к земле, чтобы не потерять из виду «противника». Превратив весь запас энергии в высоту, истребитель теперь устремился вниз.

— Атакую сверху…

Над аэродромом, надсадно ревя моторами, метались два самолета, чем-то отдаленно напоминая кобчика и ласточку. В репродукторах звучали хриплые, «простуженные» напряжением и перегрузками, отрывистые слова и короткие фразы, позволяющие понять земле, о чем думают сейчас «воюющие» для учебы два командира эскадрилий.

Челышев, чуть побледневший от внутренней собранности и ответственности, смотрел «бой» стоя. И как только передатчики «дерущихся» замолкали, он сразу нажимал кнопку микрофона и говорил в эфир только одно слово:

— Спокойно! Спокойно!…

Ему казалось, что бой идет уже целую вечность, и он начал от этого ощущения уставать, как будто бы на него все это время наваливались сотни килограммов ускорений, выжимали из него пот и мешали свободно дышать.

…«Як» вновь силой инерции забросило в небо выше «ила». Корнев намеревался еще раз атаковать сверху, но Осипов энергично развернулся под него и полностью сорвал замысел «врага» по бою.

— Хватит, дорогой! — Матвей, не отпуская кнопки передатчика, весело смеялся. — Давай убегай теперь от меня и начинай снова, только издалека.

— Молодец! Ух ты и хитрюга, чертов «горбыль»!

Вмешался Челышев:

— Вертелись больше двенадцати минут. Потом поговорите. Давайте совместный вираж и на посадку… — Только теперь он посмотрел, что делалось на земле. Все его летчики и стрелки на ногах. Огляделся по сторонам. На стоянках никто не работал. Весь технический состав тоже на ногах, задрав головы вверх, каждый стоял там, где его застал момент начала «боя». Страстная неистовость, зрелищная стремительность «боя» вызвали столько эмоций, что усидеть на земле оказалось невозможным, отвлечься другим делом или пустым разговором — кощунством. Даже сейчас, когда маленький и большой самолеты выписывали в небе кольцо, никто не отрывался от наблюдения за исходом соревнования.

…Мотор «ила» уже не выл, а зло рычал на полном форсаже, выбрасывая из себя дымящийся копотью выхлоп. Самолет не летел, а плашмя, всем животом и крыльями как бы опирался о воздух, все больше забрасывая мотор себе за спину. И упорство его было вознаграждено — «як» не удержался с ним в паре и начал уходить от него в сторону, все больше обгоняя разъяренного штурмовика. Прошло еще пять секунд, и даже неспециалисту стало видно с полной отчетливостью, что если сейчас Осипову уменьшить крутизну разворота, то его большим радиусом вынесет под хвост истребителя. После этого можно даже без прицеливания нажимать на пушечные гашетки, и верующие обязаны будут поставить свечку в память об убиенном.

Челышев совершенно был разбит напряжением и этим «проклятым» виражом. Все было сделано, наверное, выше всех полученных в КБ[29]расчетов. «Вираж на грани самоубийства. Еще совсем маленькое «чуть», и ты уже не победитель, а покойник».

— Хватит виражить. Конец. На посадку… Летчики! Чтобы сделать такой вираж, надо очень много поработать. Знать, уметь и чувствовать машину своей задницей. В этом положении одно неверное движение, совсем незаметный перебор перегрузки, и вираж окажется выше возможностей самолета. Протест насилию — штопор, а вместе с ним и земля.

Самолеты садились… Наблюдавшие бой почувствовали облегчение, тяжесть напряжения спала. Гордость за Осипова, за «илюху», за хороший бой раскрыла губы в улыбки, нашла хорошие слова и задористые шутки. «Класс» превратился в шумную ярмарку, на которой все говорили одновременно, спешили поделиться своими впечатлениями и наблюдениями, высказать свою возросшую моральную уверенность, укрепившуюся в себе силу.

Подошли Осипов и Корнев.

— Что скажете, товарищи соколы? — спросил Челышев.

— Товарищ командир! Спина у меня мокрая. Сколько раз в прицеле я был, пусть Корнев скажет. Только по совести, как договаривались.

— Зачем врать. Матвей — молодец. Я сделал, наверное, атак пятнадцать, а в прицеле «ил» был на хорошую очередь раза три. В реальном бою мог еще и не попасть.

— У меня истребитель был на выстреле по-настоящему один раз. Все же тебе легче крутиться. Так и в бою: чаще всего «шмиттов» штурмовики сбивают на их проскакивании после атаки вперед «ила». Стрелок на маневрах, которые я вытворял, почти не мог стрелять. Пулемет из рук перегрузкой вырывает.

— Спасибо, молодцы. Напряженный и поучительный бой показали. Только я устал от ваших выкрутасов. Очень все натянуто было до самого, что «дальше никак нельзя»… А в общем-то, правильно, драться так драться уж так, чтобы не было боевых «ничьих».

Подернутое дымкой утро Осипов и Борубай встретили в полете.

На плечах у ведомого Матвея топорщились необмятые еще парашютными лямками новые лейтенантские погоны. Борубай был торжественно подтянут, празднично настроен: человек, прошедший через огонь, вез новое свое отличие к месту его боевого крещения и хотел это совершить как можно лучше…

Низкое солнце меняло свою медную рубашку на ярко-желтую и пока не слепило глаза летчикам. Его лучи, освещая крыши хат и кроны деревьев, расчертили землю длинными синими тенями, оставляя в оврагах и балках еще голубой полумрак ушедшей ночи.

Линия фронта встретила пару «илов» и восьмерку «яков» из сопровождения заградительным огнем… Начался «рабочий день». Немцы не хотели пускать к себе посторонних наблюдателей и поэтому не жалели снарядов, а летчики не хотели с этим соглашаться.

Матвей летел вдоль линии фронта и не торопился идти в огонь. Ему было безразлично, где прорваться на чужую территорию, так как целью для него в этом полете была вся восточная часть фашистского клина, вбитого в оборону. Надо было осмотреть дороги, леса и занятую врагом территорию, чтобы как-то в общем плане представить намерения фашистского командования на ближайшие дни.

Вытягивая разрывы на себя, Осипов изучал огневые возможности врага и разгонял все большую скорость. И когда зенитчикам надоело ставить бесполезный забор из разрывов, «илы» круто развернулись на юг и, набирая высоту, проскочили через линию фронта. Немцы всполошились, но было уже поздно. Пристрелянные сектора остались позади.