Книга Фатальная ошибка - Джон Катценбах

— Усвой, я могу сделать из тебя котлету. Ты уже стар, и силы не те. Давай выкладывай, что значит весь этот бред? — Подскочив к отцу, он опять угрожающе навис над ним, но тот не двинулся с места и лишь ухмылялся, гадая, достаточно ли долго удерживает сынка в доме и успеет ли этот таинственный мистер Смит со своими приготовлениями, в чем бы они ни заключались.

В полумиле от дома О’Коннелов, на соседней улице, Хоуп заметила несколько брошенных как попало на обочине, порядком изношенных автомобилей с крылатыми наклейками «Харлей-Дэвидсон». В стоявшем на некотором удалении от дороги полуразвалившемся одноэтажном доме горел свет и слышались голоса, заглушавшиеся раскатами хард-рока. Явно какая-то вечеринка. Пиво и пицца, предположила она, с метамфетамином на десерт. Она остановила машину рядом с одним из припаркованных автомобилей, так что все выглядело так, будто она тоже участник вечеринки.

Хоуп быстро натянула купленный Салли черный комбинезон, в карман сунула синий вязаный шлем-маску и надела хирургические перчатки, а поверх них кожаные. Запястья и лодыжки она обмотала черной изолентой, чтобы ничто не светилось между комбинезоном и перчатками или туфлями.

Перебросив сумку с пистолетом через плечо, она трусцой устремилась к дому О’Коннелов. Черный костюм позволял ей слиться с темнотой. В руках у нее был мобильный телефон, и она на ходу позвонила Скотту:

— Я здесь, ярдах в двухстах. Как мне их найти?

— У сына пятилетняя красная «тойота» с массачусетским номером, у отца черный грузовичок-пикап под навесом. Наружный свет горит только у боковых дверей, где вход на кухню. Он вам и нужен.

— Они все еще беседуют?

— Да. Слышно, как что-то бьется.

— Больше никого не видно?

— Да вроде бы нет.

— А где мне спрятаться?

— Под навесом возле грузовичка, справа. Там разобранный двигатель и полно всяких инструментов, так что легко остаться незамеченным.

— О’кей, — сказала Хоуп. — Наблюдайте там, а я позвоню вам после… всего.

Скотт отключил связь. Прислонившись к стене старого сарая, он продолжал наблюдать. «Хорошо, что тут так темно, — подумал он, — никаких уличных фонарей. Если Хоуп будет вести себя осторожно, все у нее будет хорошо».

Тут он мысленно содрогнулся, поскольку выражение «все у нее будет хорошо» было бессмысленно. Ни у кого из них ничего хорошего больше не будет. Кроме, может быть, Эшли. Ради этого они все и затеяли.

И еще одна мысль пришла ему в голову: если его так подавляет и пугает то, что им предстоит сделать, то как же справляется со своими чувствами Хоуп, фактический исполнитель их замысла?

Согнувшись в три погибели, больше напоминая какого-то зверька, чем спортсменку, Хоуп перебежала через двор и прижалась к задней стенке навеса. Она опустилась на землю и огляделась. Ближайшие дома находились ярдах в тридцати-сорока на другой стороне улицы. Запрокинув голову и закрыв глаза, Хоуп попыталась разобраться в своих эмоциях, словно хотела найти такую, которая придаст ей сил на ближайшие минуты. Она вспомнила мертвого Потеряшку у себя на руках и вообразила на его месте Эшли.

Это подействовало.

Помогла также мысль, что О’Коннел не оставит в покое и ее мать. Кэтрин, конечно, будет драться до последнего, но победить в этой схватке ей не суждено.

Прибавив к этому угрозу, нависшую над ними всеми, Хоуп получила приличную сумму, из которой надо было вычесть неуверенность и сомнения. Их тоже было немало. Все, что казалось таким очевидным, когда они составляли свой план в уютной гостиной, теперь выглядело недопустимым, неправильным и абсолютно невозможным. Она вся взмокла, руки дрожали.

«Кто я такая?» — подумала она вдруг.

Ей вспомнилось, как вскоре после смерти отца она всерьез испугалась за себя. Испугалась не того, что останется без поддержки, а того, что не сумеет оправдать надежд, которые отец возлагал на нее. И сейчас она пыталась убедить себя, что отец одобрил бы то, что она сидит ночью на сырой земле, прислонившись к стенке, потому что это надо для того, чтобы защитить других. Он всегда стоял за то, чтобы дочь брала на себя ответственность, к добру то было или не к добру. Ей чудился его голос: «Ты капитан».

Она подумала, что так можно и с ума сойти.

«Прочисть мозги», — велела она себе.

Она натянула на голову шлем-маску, спрятав лицо. Порывшись в сумке, она вытащила из пластикового пакета пистолет.

Хоуп впервые в жизни держала в руках огнестрельное оружие. Жаль, конечно, что у нее совсем нет опыта, однако она с удивлением почувствовала, как из стальной рукоятки к ней в руку перетекает энергия. Это было непривычное, возбуждающее ощущение.

Подобравшись к краю навеса, она прислушалась к сердитым голосам, доносившимся из дома, выжидая момент, когда надо будет действовать.

— Мне нужно знать, что происходит! — взорвался Майкл О’Коннел. Каждое его слово было пропитано, во-первых, любовью к Эшли, а во-вторых, многолетней ненавистью к человеку, с удобством развалившемуся в кресле. Сердце его бешено стучало, голова почти кружилась от гнева.

— Что происходит? Ты буйствуешь тут и вопишь о какой-то девчонке, тогда как тебе надо подумать о том, что ты нажил опасного врага, — ответил отец, помахивая в воздухе рукой.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я никого не обманывал.

Отец пожал плечами, и Майкл разъярился не на шутку. Он шагнул к отцу со сжатыми кулаками, и тот наконец выбрался из кресла и, расправив плечи, встал перед сыном:

— Так ты полагаешь, что уже достаточно вырос, чтобы справиться со мной?

— Это лишний вопрос, старик. Ты, по-моему, потерял форму, отрастил пузо. Эта твоя старая фиктивная травма, наверно, начала беспокоить тебя по-настоящему. Ты всегда держался молодцом против женщин и маленьких детей, но это было давно. Я уже не маленький ребенок. Подумай об этом как следует.

Его презрительный тон несколько охладил пыл О’Коннела-старшего. Тем не менее он выпятил грудь и покачал головой:

— Да, тогда мне ничего не стоило образумить тебя. Вырос-то ты вырос, но, что бы ты ни говорил, я запросто могу свернуть тебе шею.

— Да ты и тогда был слабак, а уж сейчас тем более. Даже мама могла противостоять тебе. Если бы она не пила, ты не мог бы ее избивать. Вот как было на самом деле. А в ту ночь она была слишком пьяна, чтобы сопротивляться. Ты воспользовался этим и убил ее.

Отец при этих словах злобно зарычал.

— Зря я тогда соврал копам. Надо было сказать им правду, — произнес Майкл О’Коннел с горечью.

— Не гони волну, — холодно отозвался отец. — Не трогай то, что тебе трогать не положено.

Чем лаконичнее становилась их речь, тем больше она была заряжена ненавистью. Стоя в нескольких футах друг против друга, они напоминали двух рычащих псов, готовых вцепиться друг в друга.