Книга Сидящие у Рва - Сергей Смирнов

И после этого герой отправляется в вечные сады, где белые слуги богов поят их соком небесных плодов; от этого герой забывает пережитые горести и страдания…

Ахтаг застонал и снова очнулся. Нет, он еще жив. И возчик — это не ангел, а старый крестьянин, провонявший кислой шерстью и дымом очага; и золотая колесница — простая деревенская телега.

— Пить! — неожиданно для себя простонал Ахтаг.

Они уже выехали за городские стены, и возчик, обернувшись, сказал на смешном деревенском диалекте:

— Смотри-ка — и этот очнулся! Крепкий попался. Потерпи.

Осталось совсем недолго — видишь, мой глупый осел уже чувствует дом, — как припустил!..

* * *

Потом телега вкатилась во двор. Возчик, ругаясь, позвал старуху, отвесил по подзатыльнику двум малорослым сыновьям; пришел, прихрамывая, старый раб. Ахтаг почувствовал, что его поднимают и несут куда-то в тень, прохладу. Потом на губы ему полилась струя воды.

Потом его раздевала и мыла старуха-рабыня, и кто-то строгим голосом сказал:

— Думаю, он скоро поправится, потому, что рана совсем не опасна. Ты помнишь, сосед, четыре года назад твой мерин издох?

Он упал, запнувшись, на дороге и переломал ноги. Я сказал тебе: нет, этот жить не будет. Да и что: мерин был старый, как ты. Но издох от переломов. А этот, я тебе говорю — будет.

Сейчас мы ему промоем рану ослиной мочой — это первое средство…

Больше Ахтаг ничего не слышал, потому что почувствовал острую боль в боку, там, где печень: кажется, этот тупой деревенский костоправ не только промыл его рану мочой, но и попытался прижечь раскаленной подковой.

КИАТТА

Авангард ехал шагом, рассыпным строем, когда на дороге перед ним внезапно появился толстый человек с трясущимся лицом.

Он просто стоял, скрестив руки на груди, хотя руки плясали от страха, и это было понятно каждому — тем более, тысячнику Лухару.

Лухар остановил коня на расстоянии нескольких шагов, но человек не сдвинулся с места.

— Кто ты? — спросил Лухар, движением руки остановив окружавших его солдат.

— Человек… — голос был неестественно напряжен, но незнакомец все-таки справился с собой. — Да, просто человек.

— И чего же ты хочешь, человек? — Лухар оглядел его с головы до ног.

— Я хочу… — он умолк, вращая глазами и кривя губы, и внезапно выкрикнул: — Я хочу остановить твое войско!

С этими словами он почти не целясь метнул в Лухара стилет. Все же бросок был неожиданным, хотя и неточным: Лухар едва не остался без глаза, уклонившись каким-то чудом; стилет ожог ему висок.

А незнакомец уже бежал во все лопатки в сторону крепостных стен Оро, видневшихся справа, за рощей благородных дубов. Он бежал, странно прижимая руки к бокам, выставив грудь вперед, откинув голову; так бегают скороходы на состязаниях.

Его догнали только в роще, причем всадникам пришлось спешиться.

Бегун едва ли сильно уступал в скорости лошадям, но в роще был довольно густой подлесок, и он замедлил бег.

Когда его схватили, Лухар уже подъехал к опушке и велел сообщить Карраху о странном бегуне.

Лухар вылез из седла, сел на пригорок под дубом, широко раскинувшим ветви. Лекарь хотел осмотреть его рану, но Лухар отмахнулся, лишь позволил вытереть кровь. Беглеца подвели к нему, причем двое держали его под локти, а еще четверо держались сбоку и позади. Кроме того, два телохранителя встали по бокам от Лухара, готовые к неожиданностям.

— Обыскали? — спросил Лухар.

Воин подал ему тряпицу, в которую было что-то завернуто. Но не оружие.

Лухар развернул. Кусочки пергамента, испещренные бисерным почерком.

— Что это? — Лухар оглянулся в недоумении.

— Это стихи. И еще — ноты, — сказал подъехавший Каррах.

Лухар поднял брови, а Каррах, взяв листки и с любопытством разглядывая их, пояснил:

— Нотами в Киатте умеют записывать музыку. Это сложное искусство, поверь мне.

От удивления Лухар забыл о субординации и спросил:

— Откуда ты знаешь?

Каррах улыбнулся, но не ответил. Присел рядом с Лухаром и обратился к пленнику:

— Ты — бродячий певец?

Тот неожиданно приосанился:

— Да. И очень известный!

— В Киатте?

— Нет! Меня слышали жители Ринрута и Таннета! Мне рукоплескали в Нарронии!

— В Нарронии? В Приозерье? — Каррах удивился, потом пожал плечами и сказал Лухару по-аххумски:

— По-видимому, сумасшедший. Но интересный сумасшедший… — и снова обратился к пленнику: — Как твое имя?

— Мое имя знают слишком многие! — заявил певец; его спесь была смешна, учитывая заломленные назад руки и пригнутую голову. — Я не хочу, чтобы оно произносилось здесь.

— Откуда ты знаешь аххумскую речь?

— Хм! Я знаю и хуссарабскую речь!

Лицо Карраха потемнело. Он кивнул ординарцу:

— Приведи сюда киаттских пленников.

Пленников привели — четверых знатных жителей Гинды, захваченных в качестве заложников. Они были закованы в ошейники, как рабы, и скованы одной цепью.

— Вы знаете этого человека? — спросил у них Каррах. — Кто он?

Пожилой киаттец сказал:

— Не вижу смысла скрывать. Это Ибрисс. Старший сын короля Эрисса. Непутевый, как говорят, сын. Бродяга, и помешанный к тому же. Он еще в детстве убежал из дома и вроде бы обошел весь мир. Возвращался ненадолго, отъедался и отсыпался, и снова уходил. Дромоман.

— Ясно, — Каррах поднялся. — Покажите мне этот стилет.

Ему подали стилет. Каррах повертел его в руках и внезапно спросил у Ибрисса:

— Так тебя подослал Фрисс?

Ибрисс промолчал. Каррах, не дождавшись ответа, сказал:

— Хорошо. Можешь спеть нам напоследок.

Ибрисс исподлобья глянул на него.

— Я не буду петь варварам.

— Дело твое, — сказал Каррах, садясь в седло. — Повесить его на этом дубе!

* * *

Пока не слишком привычные к ремеслу палача воины прилаживали веревку к ветке дуба, завязывали петлю и искали, на что бы поставить Ибрисса, тот пребывал в полуобморочном состоянии.

Бормотал нечленораздельно, глядел прямо перед собой, втягивал голову в плечи. Но как только дело дошло до петли, он вдруг словно проснулся.

— Фрисс запер меня в темнице, — сказал он осмысленным голосом. — Меня и королеву-мать…

Один из воинов остановился, другой сказал: