Книга Эвервилль - Клайв Баркер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так и написал?
— Да.
— Лицемер.
Эрвин и Кокер Аммиано шли по Поппи-лейн. Было около десяти вечера, и, судя по шуму, доносившемуся из баров и ресторанов, фестиваль близился к кульминации.
— Они уже забыли, — сказал Эрвин. — Сегодня днем…
— Я знаю, что случилось. Я это почувствовал.
— Мы как дым. — Эрвин вспомнил уроки Долана.
— Дым люди хотя бы чувствуют. Мы ничто.
— Нет, — возразил Эрвин. — Увидишь сам, когда мы найдем ту женщину. Она слышала меня. Она странная — ей как будто все равно, жить или умереть.
— Может, она просто сумасшедшая?
— Нет. Она очень смелая. Когда она была в моем доме, и Киссун…
— Ты уже рассказывал.
— Я никогда не видел такой смелости.
— Да ты, похоже, влюбился?
— Чепуха.
— А сам краснеешь.
Эрвин потрогал щеки.
— Глупость какая, — пробормотал он.
— Что?
— У меня нет крови, да и тела нет, а я все равно краснею.
— Я давно не удивляюсь таким вещам, — сказал Кокер.
— Но что ты думаешь по этому поводу?
— Похоже, мы выдумали себя, Эрвин. Наши энергии принадлежат единому целому — я не знаю его названия и не хочу выдумывать заодно и его, — и мы использовали их для создания Эрвина Тузейкера и Кокера Аммиано. Теперь, когда мы мертвы, большая часть этой энергии вернулась к своему началу, но какую-то частицу мы удержали. И одеты мы во что-то знакомое, и в карманах носим дорогие нам безделушки. Но рано или поздно это кончится. — Он пожал плечами. — Ничто не вечно. И мы исчезнем.
— А что случилось с Доланом и Нордхоффом?
— Может быть, они вернулись к началу.
— К твоему единому целому?
— Оно не мое, Эрвин. — Кокер помолчал, потом добавил: — Хотя нет. Пожалуй, оно мое. Знаешь почему?
— Нет. Но я надеюсь, ты мне объяснишь.
— Потому что, раз я здесь, я везде. — Он улыбнулся. — И единое принадлежит мне в той же степени, что и всем.
— Так почему же ты не вернулся в него?
— Похоже, во мне есть какое-то зло.
— Зло?
— Я совершил какую-то ошибку. Я знаю… Эрвин перебил его:
— Тот человек! — Он указал пальцем.
— Вижу.
— Он был с Теслой. Его фамилия Д'Амур.
— Он, похоже, спешит.
— Может, он знает, где она.
— Есть один способ узнать.
— Пойти за ним?
— Совершенно верно.
Прежде чем выйти из дома Фебы, Д'Амур позвонил в Нью-Йорк. Судя по голосу Нормы, она обрадовалась ему.
— Вчера у меня была гостья, — сказала она. Гарри не помнил, чтобы она когда-нибудь так волновалась. — Она прошла прямо через окно и уселась передо мной.
— Кто она?
— Она сказала, что ее зовут Лентяйка Сьюзан. По край ней мере, сначала. Потом она изменила имя, а возможно и пол, назвавшись Молотобойцем…
— И Петром Кочевником.
— Это то самое?
— Боюсь, что да.
— То, что убило Гесса?
— И не только его. Что ему было нужно?
— Чего им всегда нужно? Кукарекал. Оставил кучу на полу. И просил напомнить тебе…
— Что именно?
Норма вздохнула:
— Ну… Он начал говорить о том, что скоро придет дьявол и нас всех распнут за то, что мы делаем. Преподал мне краткий курс теории распятия. Потом сказал: «Передай Д'Амуру…»
— Кажется, догадываюсь. «Я есть ты, а ты есть любовь…»
— Вот именно.
— А потом?
— Ничего. Он сказал, что у меня красивые глаза, и они еще красивее оттого, что бесполезны. Потом исчез. А запах дерьма до сих пор стоит.
— Мне очень жаль, Норма.
— Все в порядке. У меня есть вентилятор.
— Нет. Я про эту историю.
— Знаешь что, Гарри? Это навело меня на мысль.
— О чем?
— О нашем разговоре на крыше.
— Я сам его вспоминаю.
— Я не говорю, что ошибалась. Мир меняется, и он должен измениться, и это случится скоро. Но эта Лентяйка Сьюзан… — Норма замолчала, потом нашла слово: — Это гнусно.
Гарри молчал.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжала Норма. — Ты думаешь: неужели старая корова изменила свое мнение?
— Нет, Норма.
— Да, Гарри. Я уже не знаю.
— Не говори, что он свел тебя с ума.
— Поздновато. — К Норме понемногу возвращалось чувство юмора. — Но эти демоны» Откуда в них столько дерьма?
— Потому что они хотят заполнить им весь мир.
— Дерьмо.
— Дерьмо.
Они поговорили еще немного, потом Гарри сказал, что ему пора.
— Ты куда? — спросила Норма.
— В горы. Поглядеть на дьявола лицом к лицу.
Через час после разговора он карабкался вверх сквозь густую чащу и, несмотря на все ужасы последних недель — смерть Теда, избиение Заим-Карасофия, убийство Марии Назарено, — испытывал облегчение от того, что все движется к концу.
Он вспомнил картину Теда «Д'Амур на Уикофф-стрит» и черную змею у себя под ногой. Как все просто. Демон корчится, молит о пощаде, а потом исчезает.
Так бывает только в сказках. Что бы там ни говорила девочка на перекрестке (листья на дереве историй), он не ждал счастливого конца.
Несмотря на призывы Ларри Глодоски, в его доме собралось только четверо музыкантов из оркестра: Билл Уэйтс, Стив Олстед, Денни Джипе и Чес Рейдлингер. Ларри налил всем виски и изложил свою версию событий.
— Происходит какое-то психическое воздействие, — закончил он. — Может, через воду или какой-нибудь газ.
— Надеюсь, что не через виски, — сказал Билл.
— Это не шутки. Нам всем грозит катастрофа.
— Что вы видели? — спросил Джипе.
— Женщин, — ответил Олстед.
— И свет, — добавил Рейдлингер.
— Что они хотели, то мы и увидели, — сказал Ларри.
— Кто «они»? — спросил Уэйтс. — В тарелки я не верю, в призраков тоже, так кто же они? Пойми, Ларри, я не имею в виду, что ты спятил. Я ведь и сам это видел. Но нужно знать, против чего мы боремся.