Книга Окаянная сила - Далия Трускиновская

Рязанка отрешенно вздохнула.

— Погоди обещать-то, светик… Погоди…

Вдруг обе разом замолчали и прислушались.

— Гром не гром… — пробормотала озадаченная Рязанка. После свершенного деяния ничто земное, казалось, не имело к ней доступа — одни лишь громы да молнии…

— Колымага!.. — воскликнула Алена.

— Вызвала-таки… Ну, отворяй дверь, поглядим на обидчика твоего… — Рязанка с Алениной помощью встала с пола.

Колымага проволоклась по улочке, встала у забора, выпустила из выстеленного кожей чрева своего сгорбленную фигуру в черном, и та фигура, выставив вперед руки, как бы сноходец, побрела через лужи прямиком к распахнувшейся двери. Луна осветила белое, длинное, истомленное затворничеством и многими постами лицо.

— Господи Иисусе! — Алена в ужасе перекрестилась.

И погасло лицо, враг вошел в сени, оттуда — в горницу, еле Рязанка с Аленой и попятиться успели.

— Прости, свет, — тяжело опускаясь перед Аленой на колени, тихо произнесла Анна Петровна Хитрово.

— Так вот это кто… — Алена утратила от изумления голос, и лишь по ее губам Рязанка прочитала слова. — Господи!.. Так вот кто меня в материнской утробе проклял!

— Не я, свет, не я!.. — Речь была медлительна, сопровождалась мотанием головы под черным платом из стороны в сторону. — Ворожейку сильненькую мне привели… На Москве наисильнейшую… Я ей лишь платила… А про утробу не знала, не ведала…

Если бы Алена к боярыне наклонилась, снизу в лицо заглянула, то и увидела бы, что глаза полуприкрыты, едва белки сквозят. И то, что для нее — явь, то для старухи — страшный сон…

— Кореленка… Ее, выходит, работа, — сказала Рязанка. — Так и знала! Алена, отпусти ты ее… Того гляди окочурится! Что мы с ней тогда делать станем?

— Нет! — веско отрубила Алена. — Правду знать желаю! Пусть всё скажет, как на духу!

— Легче тебе, что ль, будет с той правды?

— Легче!

— Как на духу… — смутно понимая, куда она угодила и что ей грозит, повторила боярыня. — Стало быть, началось-то всё, когда покойный государь Алексей Михайлыч, овдовев, жениться задумал. От Марьи-то Ильиничны у него живых тогда осталось шесть дочек, да Феденька хворенький, да Иванушка скорбный. А Алешенька, надежа государева, отрок богоданный, наследник желанный, пятнадцати годочков помер… незадолго до того…

— Ты дело говори, а не покойных царевичей поминай! — прикрикнула Алена.

Анна Петровна поглядела на нее снизу вверх пустыми полуприкрытыми глазами.

— Как на духу же… И задумал государь вдругорядь жениться, и подвел ему Артамошка Матвеев Наталью Нарышкину, что у него в доме из милости на хлебах жила. И она была девка бойкая, да и Артамошка ее научил… Государь-то к Матвееву часто ездил — так дело и сладилось.

— Алена! — удержала Рязанка замахнувшуюся руку молодой ведуньи. — Сейчас не воевать, а слушать надо.

— А покойный государь старому обычаю привержен был. Негоже брать в царицы по тайному сговору, должны быть большие смотрины, наикрасивейших девок отовсюду должны в Кремль везти, чтобы государь наилучшую избрал! Наталья-то Кирилловна сама тайным сговором в Верх попала, да и сыночку так же невесту выбрала, срамота была — государю смотрин не устроили! Женился, как купчишка посадский, свашка взад-вперед пробежалась — и под венец!..

— Алена! Нужно же ей зачем-то это растолковать! — Рязанка решительно встала между своей ученицей и боярыней. — Не моги ее пальцем тронуть, пока в грехах кается! Слышала?

— В грехах каюсь, — подтвердила Анна Петровна. — И покойный государь Алексей Михайлыч решил для виду смотрины устроить, чтобы обычая не нарушать. И с самых Филипповок в Кремль девок повезли, и по две, по три в день смотрел. А девки были хороших родов — князей Долгоруких, князей Гагариных, князей Сонцовых, и даже думных дворян дочери. И он их смотрел всю зимушку, а после Пасхи привезли девок из Новгорода Великого, из Костромы, из Рязани… И тогда же привезли Авдотью Беляеву из Вознесенского девичьего монастыря, где она жила при бабке, старице Ираиде, а привез ее родной дядя Иван Шихирев… И та Авдотья государю полюбилась, так что он велел ее оставить на вторичные смотрины. А тот Ивашка Шихирев всюду сказывал, что будто государь его племянницу в Верх взял, а Нарышкина с Верху свезена…

— Степанидушка! — взмолилась Алена. — Да втолкуй ты ей, чтобы про матушку мою правду сказала, а не про Ивана Шихирева! На что он мне сдался?!.

— А среди тех государевых невест были две красавицы, государева печатника Алмаза Ивановича внуки, Анна да Настасья. И их в самые Филипповки привезли. И та Настасья в Верх не хотела, а был у нее на примете купецкий сын Дмитрий Апрелев…

— Раба Настасья и раб Дмитрий! Они ж это, они, Степанидушка! — Алена ухватила Рязанку за обожженные руки.

— Не гомони! — вырвавшись, но не упрекнув, прикрикнула наставница.

Алена присела на корточки рядом с бредящей наяву старухой. Утонченный, сухой лик постницы был недвижен, одни уста едва шевелились. Не замечая, что напротив, глаза в глаза, пристроилась ее злейшая врагиня, Анна Петровна размеренно продолжала:

— И та Настасья сошлась с Натальей Нарышкиной, и подружилась, и Нарышкина, царствие ей небесное, многим с той Настасьей делилась. А Настасья была девка умная, поняла — коли Нарышкина царицей сделается, то подружку не оставит. И всё возле нее держалась, и про суженого своего ей рассказала, и Нарышкина обещала, как повенчается с государем, этой беде помочь… А я, дура старая, про то и не ведала!

Алена со Степанидой переглянулись. Во-первых, уж больно отчаянно вскрикнула боярыня, а во-вторых — сомнительно им показалось, что было нечто в Кремле такое, о чем бы Анна Петровна Хитрово не ведала.

— Ты, матушка, говори, говори… — без лишней, впрочем, нежности ободрила ее Рязанка.

— А Ивашка-то Шихирев всюду ходил, дурачище, и похвалялся, что его-де племянница уж в Верх взята… А у дурака-то, чай, и хитрости дурацкие. Племянница ему передала, что будто возили ее на двор к боярину Хитрово, и он ей руки трогал и сказал, что-де худые, вот дядя-то и всполошился. Побежал он сдуру к доктору Стефану и говорит ему — ты-де смотришь государевых невест руки, и как станешь смотреть руки моей племянницы, она перстом надавит, и ты-де вспомоги. Стефан отвечал, что смотрит-де руки доктор Данило, и побежал Иван Шихирев к доктору Даниле, и поднял шуму на всю Москву… А того не знал, что доктор Стефан первым делом боярина известил, а боярин-то Хитрово, Богдан Матвеич, давно уж государю про это дело доложил и тем его насмешил.

— Ты про Настасью-то, про Настасью… — одернула старуху Рязанка, чтобы этого не сделала Алена.

— И тогда собрались мы тихохонько — Милославский князь, Иван Михайлыч, еще Богдан Матвеич, еще третья я, грешница. И поговорила разумненько, и вот что у нас вышло — нельзя Наталью Нарышкину в Верх пускать, на ее подоле Артамошка Матвеев туда же въедет! Родня ж он ей! Анютку, племянницу жены его, Авдотьи, за Федьку Нарышкина отдали, а он Наталье дядя родной. Всюду узелки завязались, одни узелки… Никак нельзя Артамошку допускать…