Книга Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 7 - Алан Дин Фостер

бывал, и 2) повзрослеть». И так далее. Я мог бы ответить, что, судя по моим многочисленным визитам в Брайчестер, я не считаю его городом, где мне хотелось бы провести ночь; но я нахожу этот вид дуэли в колонке писем немного ребяческим и не чувствую склонности скрещивать шпаги или даже шариковые ручки.

Для протокола: в наши дни Брайчестер имеет впечатляюще мирской вид, но я всё ещё чувствую, что эта картина может разрушиться в любой момент. Когда мы с Кирби Макколи проезжали через этот район в 1965 году, примерно за месяц до первого письма Андерклиффа, я был встревожен тем, что не смог найти поворот на Севернфорд и Брайчестер, а группы молодых людей, неподвижно греющихся на солнце перед похожим на лачугу кинотеатром в Беркли (показывающим, как ни странно, один фильм ужасов Джерри Льюиса), оказались совершенно бесполезными. Несколько часов спустя, когда уже стемнело, объездной путь нам указал полицейский, но мы каким-то образом миновали перекрёсток и снова очутились на первоначальной дороге. Нам пришлось остановиться в гостинице, вывеска которой, как мы обнаружили на рассвете, изображала козла!

Однако я отвлёкся. Я подробно цитирую письмо из «Вестника», потому что оно, как мне кажется, демонстрирует некоторые аспекты характера Андерклиффа; я не утверждаю, что именно он написал тот критический отзыв в газете (по крайней мере, я так не думаю), но он приложил вырезку к своему первому письму, адресованному мне. Большинство из нас, начиная переписку, вряд ли бы выбрали такой способ представиться. Однако чувство юмора у Андерклиффа было кривое — можно назвать его циничным или жестоким. Я склонен полагать, что это являлось результатом элементарной неуверенности, судя по тому, как мало я знаю о его жизни. Я никогда не навещал Андерклиффа, и его письма редко звучали откровенно (хотя первое из опубликованных здесь писем выглядело более откровенным, чем ему хотелось бы). Большинство из них являлись черновиками рассказов, с подписью и датой; Андерклифф хранил копии всех писем, что он написал, — они были аккуратно подшиты и хранились в его квартире — а несколько эпизодов, которые он прислал мне за два года нашей переписки, практически дословно отразились в его рассказах. В частности, описание заброшенной станции в «Сквозном поезде» было взято из его письма ко мне от 20 ноября 1966-го.

Если это мало что говорит о самом человеке, то мне остаётся лишь утверждать, что для всех нас Эррол Андерклифф являлся мистером Аркадином из мира ужасных историй. Вряд ли во время младенческого крещения ему дали имя «Эррол Андерклифф». Его отказ предоставить биографические подробности был не столь печально известен, как отказ Дж. Д. Сэлинджера, но он был столь же маниакален. Кажется, он получил образование в Брайчестере или где-то неподалёку (см. первое письмо далее), но я не могу найти ни его школу, ни его друга, помолвку которого Андерклифф описывает. Я никогда не видел его фотографии. Возможно, он думал, что ореол таинственности, которым он себя окружал, распространялся и на его рассказы; и может быть, он стремился сохранить свою собственную изоляцию. Если так, то это сослужило ему плохую службу, когда он подошёл к последнему испытанию; у него не было друзей, к которым он мог бы обратиться.

Когда я сходил в квартиру Андерклиффа, услышав, что он исчез, я был не столько удивлён, сколько опечален случившимся. Район Нижнего Брайчестера, как я уже упоминал в другом месте, является своего рода миниатюрным Космополисом, который можно найти в большинстве крупных английских городов: трёхэтажные дома, полные заблудившихся постояльцев; занавески на окнах столь же разнообразны, как флаги на конференции, но более выцветшие, случайно разбитые стёкла, множество тайных наблюдателей. Кто-то занимался регулировкой двигателя мотоцикла на Питт-стрит, и выхлопные газы проникали в квартиру Андерклиффа через трещину в стекле, и затуманивали лист в его печатной машинке. Хозяйка собиралась выбросить всё это вместе с книгами Андерклиффа и другими его вещами, как только закончится предоплаченный им месяц аренды. Я стал спорить с женщиной, доказывая, что сам могу разобраться с вещами пропавшего жильца, ссылаясь на Августа Дерлета (который никогда не публиковал Андерклифа), «Совет по искусству» (который, думаю, никогда о нём не слышал) и других. Наконец, убедив её, прекрасно понимая, что она будет готова обыскать меня до того, как я покину дом, я осмотрел квартиру. В гардеробе и комоде имелось два костюма, несколько рубашек и т. д., ничто из этого не выглядело бы особенно стильно на помолвке. Кровать имела прекрасный вид на паукообразную трещину в потолке (я догадался, что это та самая трещина, которая «внезапно с ужасной вялостью оторвалась от штукатурки и упала на поднятое кверху лицо Питера» в рассказе «Человек, который боялся спать»). Жёлтые обои выглядели как в повести Шарлотты Перкинс Гилман; однажды Андерклифф пожаловался, что «такая абсурдная история должна была использовать вдохновение, которое я мог бы применить в одном из моих лучших рассказов». Окно выходило на дымящийся мотоцикл, теперь упрямо застрявший на первой передаче, и его окутанного дымом владельца. Полагаю, что ночью Андерклифф, сидящий у своей печатной машинки перед окном, мог махнуть девушке, одевающей ночную рубашку в квартире дома напротив, и я повторил его соседский жест, хотя без особого успеха. На подоконнике у его окна, словно птичий помёт, скопились окурки; писатель предпочитал выбрасывать их в ночь, потому что не любил смотреть на пепельницы, наполненные до краёв. Однажды он сообщил мне, что на сочинение тысячи слов у него уходит по пачке сигарет; как-то раз он попробовал жевательную резинку, но она расшатала его пломбы, и он испугался дантиста (сравните с рассказом «Дрель»). Всё это, конечно, тривиально, но мне нужно было отвлечься. Я уже проследил за поисками Андерклиффа по первым трём письмам, напечатанным в этой квартире, и та страница, которая всё ещё оставалась в машинке — письмо ко мне, вероятно, последнее, что он написал, — рассказывала о том, что он нашёл. Я неохотно вытащил страницу и вышел с позволения хозяйки. Позже я договорился о транспортировке вещей. Книги, которые казались заветным сокровищем Андерклиффа, хорроры, купленные на доходы от его собственных страшных рассказов, — печальный и одинокий порочный круг — теперь находятся в доверительном управлении Британской Ассоциации Научной Фантастики; остальное — в хранилище. Я больше, чем когда-либо, хочу, чтобы Андерклифф объявился и забрал свои вещи.

Первое письмо Андерклиффа, адресованное мне (15 октября 1965 года) содержит отрывок, который в ретроспективе кажется наполненным мрачной иронией. «Скрытая тема вашего рассказа „Насекомые с Шаггаи“, — написал он, — интересна, но вы никогда не поймёте истинную суть сюжета: автор