Книга После - Анна Шнайдер

Свои старые рисунки София тоже не смотрела, чтобы не плакать и не отчаиваться лишний раз. На них было слишком много человека, которого она по-настоящему любила. Да и зачем смотреть на его изображение, если он постоянно стоял у нее перед глазами и так? Ей даже закрывать их было не нужно — она все равно видела Арена. И порой Софии казалось, что она слышит его голос — рядом, близко-близко, возле уха, и этот голос шепчет что-то невнятно-ласковое, родное и любимое. Иногда это было так явно и невероятно ясно, что София думала, будто сходит с ума.

Через неделю после ее увольнения из дворца они с мамой и девочками переехали в дом Вано, и это событие тоже отвлекло от переживаний. Необходимо было разобрать вещи, освоиться на новом месте, утихомиривая чересчур возбужденных сестер и успокаивая изрядно нервничавшую маму. Синтия, прожившая всю жизнь без всяких слуг, была поражена и возмущена, обнаружив в особняке Вагариуса, во-первых, управляющего, во-вторых, горничную, а в-третьих — и это было самым возмутительным — кухарку!

— Да если бы я знала! — бушевала она, рассерженно побагровев. — Я бы в жизни не согласилась сюда переехать!

В итоге Вано пришлось пойти навстречу, убрав кухарку и управляющего вовсе, а горничную сделав приходящей два раза в неделю.

— Четыре женщины в доме! — бурчала мама Софии, вызывая у Вагариуса веселую улыбку. — Мы сами неспособны убраться, что ли?!

— Вы с Софией работаете, а Лиз и Рози слишком маленькие, — возражал Вано, и Синтия раздувалась от возмущения.

— Одной шесть, другой двенадцать! Для того, чтобы убираться, они достаточно большие! — отрезала она, на этом поставив точку в вопросе.

Комната Софии была теперь в два раза больше прежней, и пока оставалась пустой, но Вано, по-видимому, решил постараться исправить этот маленький недостаток, а заодно отыграться за двадцать шесть прошедших без него лет. Каждый день он что-нибудь дарил, и не только Софии, но и ее маме, и сестрам, расцветая от радости, когда они со смущенной неловкостью благодарили его. Даже Синтия не могла ругаться на Вано за подарки, покорно принимая их, а уж когда Вагариус подарил Элизе то, о чем она мечтала пару лет — магтелескоп, — и вовсе посмотрела влюбленными глазами. Если бы Вано догадался в тот момент повторить предложение руки и сердца, она наверняка приняла бы его, но он промолчал.

София же, поздравив сестру, поспешила уйти к себе, прячась от этого телескопа, который напоминал ей об Арене.

Ее император тоже любил звезды и другие планеты, как и Лиз. Он показал ей две прекрасные кометы, тогда еще не зная, что они и сами станут ими — разлученными влюбленными, которым если и суждено встретиться, то очень нескоро.

Однажды утром запищал почтомаг Софии, как всегда, оповещая ее об ответе Агаты и Александра. Со дня переезда в дом Вано у нее появился личный почтомаг — Вагариус сам купил, — и София вздохнула с облегчением. Каждый раз, когда приходило письмо, мама смотрела на нее с такой тревогой, что девушке хотелось где-нибудь спрятаться. Теперь она получала письма сама, и Синтия не имела возможности видеть, как дрожат пальцы дочери, когда она вытаскивает конверт из почтомага.

Но на этот раз внутри были не только рисунки наследников и письмо Агаты. На четвертом листке бумаги неумелой рукой, которую София сразу узнала, оказался изображен купол оранжереи, а на обратной стороне было написано: «Мне кажется, или мой рисунок больше похож на мыльный пузырь? Агата и Александр тоже так думают».

По правде говоря, София была солидарна с детьми — рисунок Виктории действительно напоминал обычный мыльный пузырь среди травы и деревьев, нежели купол прекрасной оранжереи. И это явно было из-за того, что императрица рисовала не с натуры.

София села за стол, взяла несколько листков бумаги, ручку, карандаши и краски, и принялась за ответное письмо.

* * *

В тот вечер, когда Арен разговаривал с детьми, Виктория действительно не выдержала и подслушала их диалог, и окончательно уверилась в том, что ревность ни при чем и она не может ошибаться — иначе муж говорил бы все совсем иначе. Рассуждения про свободу и золотую клетку не имеют никакого отношения к работе аньян, а уж его слова «я тоже скучаю по ней» и «конечно, люблю» — тем более. Так говорят о любимых, которых вынуждены отпустить, а вовсе не о чужой женщине.

Да и разве выглядел бы Арен настолько печальным, если бы относился к Софии просто хорошо, а не любил ее? Виктория допускала, что муж может быть расстроен еще и из-за умершего ребенка, точнее, двоих нерожденных детей, но Арен никак не приходил в нормальное состояние, и это было странно — Агата ведь осталась жива, это главное. Даже Виктория уже справилась со своим горем, а император все ходил мрачнее тучи, и глаза его казались двумя черными провалами на застывшем, как у покойника, лице.

Виктории было больно смотреть на него, но еще больнее было оттого, что она ничего не могла поделать. Она не могла помочь, хотя очень старалась. С ее точки зрения, она вела себя идеально — не капризничала, не задавала вопросов, была предупредительной и ласковой. И она видела, что Арен ценит это. Он благодарил и хвалил ее, но при этом оставался равнодушным, неживым.

Виктория чувствовала себя беспомощной. Первое время она злилась на Софию — за то, что та отняла у нее любовь мужа, — но продолжалось это недолго. Сеансы с Силваном что-то переломили в ней, позволив смотреть на все под другим углом, и Виктория с неожиданной и горькой ясностью поняла, что София не могла у нее ничего отнять. Потому что у нее ничего не было. Арен никогда не любил ее.

«Получается, это не она отнимает у меня, — подумала Виктория, усмехнувшись. — А я — у нее. И у Арена. Я не даю им возможности любить друг друга».

Нет. Это несправедливо. Она ничего плохого не делала, не разлучала их, не просила Софию уехать из дворца, не обвиняла и не обличала. В их разрыве ее вины не больше, чем вины Арена — в том, что он так и не смог полюбить жену. Они просто сделали то, что должны были сделать, раз не могут быть вместе. Расстались. И теперь страдали. Виктория видела это по мужу и понимала, что с Софией наверняка происходит то же самое.

Но она ничем не может помочь им. Разве не так?

Поневоле вспоминались слова шаманки про выбор и две дороги, одна из которых приведет к счастью, а другая — к несчастью. Виктории казалось, что это все относится к сложившейся ситуации, но… выбор? Никто не предлагал ей что-то выбирать, поставив перед фактом. Арен сам выбрал жену, а не Софию.

Но действительно ли он хотел делать такой выбор? Силван на последнем сеансе спросил, знает ли она, чего хочет император — и Виктория не знала. Был ли выбор Арена сделан от чистого сердца? Или он был всего лишь велением долга?

Глядя на мужа, Виктория понимала, что, скорее всего, обманывает себя. Когда выбираешь от чистого сердца, не выглядишь настолько убитым. Арен выбрал чем угодно другим — силой воли, например, — но только не сердцем. Оно осталось с Софией.

Затишье было недолгим. Через несколько дней после отъезда аньян Агата вдруг сказала: