Книга Машина пробуждения - Дэвид Эдисон

Эср, не моргая, взирала на лича своим единственным глазом, разместившимся посреди лба и пылавшим разом несколькими цветами.

– Будет весело, – пообещала она низким, гортанным голосом.

– Прошшшшу. Проссссссссти меня. Взываю к милосссссссти. – Лич задрожал. – Пощщщады!

– Не вариант.

Покачав сияющей головой, Прама позволила себе улыбку – словно солнце проглянуло из расступившихся облаков. Затем она вздохнула – казалось, будто могучий орган состязается с маленькой флейтой, – и крылья ее запылали еще ярче. Исходивший от них свет сошелся лучом на точке в нескольких дюймах от закутанной в меха груди лича.

– Я проявлю к тебе сострадание, – нежно произнесла Прама, – и дарую ту милость, какой ты сам меня так долго лишал. Впрочем, больно все равно будет.

Шарик света пополз к личу, казавшемуся парализованным, и когда коснулся его плоти, мертвый владыка взвыл. Прама погрузила сверкающий сгусток в черную субстанцию, обволакивающую тело твари, и ветхие кости лича засияли очищающим золотистым огнем. Рвущееся из глазниц зеленое пламя стало желтым, затем золотым, а в конце череп существа превратился в великолепный кристалл кварца – абсолютно прозрачный, если не считать нескольких молочно-белых прожилок.

Пламя угасло, развеялся прикрывавший кости черный дым, и мертвый владыка стал просто горсткой потрескавшихся стеклянных костей с лежащим среди них хрустальным черепом.

– Лекарство для нежити, – Прама повернулась к Пурити, – суть жизнь.

Затем женщина упала, содрогаясь в рыданиях, и Клу не нашла в себе сил прикоснуться к источающей солнечное сияние наследнице престола.

– Это она! – раздался снизу мужской голос. – Та самая эср, что мы спасли из башни! Та женщина, которая все эти дни взывала ко мне!

Купер и Сесстри взбежали по лестнице. Сесстри кивнула Пурити, но тут же переключилась на то, чтобы заняться израненной, измученной эср.

– Кто ты? – спросил Купер у Пурити.

– А ты кто? – прозвучало в ответ.

– Купер-Омфал, пуп всея богом проклятого мультиверсума. Пурити устало хмыкнула. «К чему такая помпезность?»

– А я – леди Пурити Клу, дочь барона Клу, восседающего в Круге Невоспетых. А это, – она указала на Праму, – дочь князя Ффлэна, Прама-Рамей-Эффлэна-Учара.

– Я, знаешь ли, спас ее, – пожал плечами Купер, – после того как мне изрядно досталось.

– То же самое, – процедила Пурити сквозь сжатые зубы, – сделала и я.

Лалловё и Альмондина, держась за руки в некой пародии на сестринскую любовь, вышли из портала и оказались во внутреннем кольце сферического машинного зала. Вначале проявилось лицо Альмондины – треугольное, обрамленное копной золотисто-каштановых волос. Следом из небытия выскользнула и Лалловё – черные волосы и поджатые губы, пытающиеся не выдать бушующую в ее душе бурю эмоций и кровожадных позывов. Облаченные в туфельки ножки одновременно коснулись золотого пола, и сестры кивнули друг другу, прежде чем приступить к осмотру сферического зала.

Лалловё взглянула вниз, в пустую чашу, служившую дном, – пустая полусферическая яма, скользкая от черной крови, с дыркой посередине. «Так вот ты какой, вивизистор в сердце Неоглашенграда. Мамина цель. И ее больше нет».

У противоположной стены, на другом краю ямы, лежала темная груда, источавшая затхлую вонь и освещаемая лишь холодным янтарным светом, слабо сочившимся изнутри. Маркиза сразу же поняла, что это такое, хотя и могла только догадываться, кем именно эта куча была. Те, кто построил этот вивизистор, сгинули во мраке веков задолго до рождения Лалловё, и все же организм, достаточно древний и могучий, чтобы питать энергией устройство размером с Купол, мог быть лишь кем-то из рода Первых людей или же каким-то животным из тех, что служили их спутниками.

– А ну-ка ни с места, сестрички! – Купер и Пурити помогли Праме преодолеть последний десяток ступеней, ведущих в зал. Толстяк посмотрел на Лалловё. – Ты мне еще палец должна.

Они с Сесстри были ошеломлены изящным декором – золотой шар по диаметру оказался не меньше оперного зала, и выполненный из покрытого гравировкой золота широкий балкон, где они сейчас стояли, обегал помещение по периметру. Несколько раз моргнув, Купер обратил внимание на то, что сфера внутри практически пустует. Наверху изгибался золотой купол, сквозь отверстие в котором можно было наблюдать потемневшее небо, а внизу находилась чаша, скользкая от темной слизи, напомнившей Куперу о гроте Белых Слез. Сияющая кожа княгини отбрасывала блики на изогнутые стены и заставляла ближайшие к ней узоры сиять подобно солнцу.

Альмондина не сводила глаз с Сесстри. Захлопав в ладоши, фея потянула Лалловё за локоток.

– Это же она, Лолли! Та, о ком я тебе говорила! Сисси! О Лолли, и все-таки в конце концов ты встретилась с еще одной своей сестрой! – Альмондина помедлила, чтобы удостовериться, что Сесстри ее слушает. – Как же славно вновь с тобой встретиться, сестренка!

– Не верь ей, Сесстри! – Купер шагнул вперед и продемонстрировал обрубок мизинца, украшенный, будто тупой конец карандаша, серебристым колпачком. – Лалловё ампутировала мне палец и что-то там болтала о монетах. Они совсем повернутые и подлые.

Сесстри и без того выглядела не слишком доверчивой, все ее внимание было обращено к порталу за спинами двух фей. Тот походил на влагалище во время месячных, только жидкости, сочившиеся из него, скорее казались акриловой краской – струйки черного, фиолетового и голубого собирались в лужи на золотом полу и растекались по тонким желобкам изящных резных узоров. Пурити, поджав губы, тоже оглядела портал и то, что из него вытекало.

– А ведь и вправду, – произнесла Лалловё; воротник ее пепельно-зеленой безрукавки был высоким и накрахмаленным, словно у какого-нибудь генерала. – Манфред Манфрикс стал первым человеческим любовником нашей мамы и ее ошибкой.

Пока Сесстри могла лишь ошеломленно моргать, Прама распрямилась, призывая остатки сил, и посмотрела на сестер-фей единственным глазом. Затем она опять взмахнула крыльями, и вновь лучи сошлись в одной точке, но только на сей раз пылающий шарик принялся вытягиваться в линии, обволокшие сестер со всех сторон. Вскоре сияющие лучи обрели материальность, образуя клетку из застывшего солнечного света. В следующее мгновение Прама отвернулась, выбросив двух фей из своих мыслей.

Сестры нахмурились, но удрать не пытались. Купер пошел следом за Прамой, волоча за собой и Сесстри, которая была слишком ошарашена и не сводила взгляда с сестер – ее сестер? – запоминая их лица, их позы.

Полая золотая сфера приводила Купера в восхищение – она была установлена, насколько он понимал, не просто в центре Купола, но в сердце самого города. Почему же она поднялась? Что все это значит? Золотые стены покрывала филигрань, в которой один только Купер сразу же, без всяких сомнений, опознал разводку электронной схемы.

Впрочем, ему потребовалось некоторое время, чтобы заметить бесформенную кучу. Прама направлялась прямо к ней, обходя по краю скользкую от крови чашу посреди зала; благодаря свету, исходившему от эср, Купер смог куда лучше рассмотреть лежащее на полу тело, когда княгиня опустилась на колени возле мертвого создания, бормоча что-то вроде молитвы.