Книга MOBY. Саундтрек моей жизни - Моби

– Иди на хер, я это сделаю, – все надрывался человек в соседнем доме.

– Заткнись! – крикнул кто-то в нашем здании.

– Да заткнись ты уже к х*ям! – согласился еще один заспанный голос.

– Иди на хер, иди на хер, я это сделаю! – крик раздался уже примерно в двухсотый раз. А потом он действительно это сделал.

Я услышал женский вопль, и кричавший человек прыгнул в шахту с третьего этажа. В падении он успел издать странный стон, а потом с тошнотворным хрустом приземлился. Я вскочил с постели и открыл окно. В двух футах от меня лицом вверх на куче мусора лежал окровавленный, стонущий человек.

– Антон, Антон! – кричала женщина из окна наркопритона.

– Ты в порядке? – спросил я Антона. Он застонал; его окровавленные губы двигались, но не издавали членораздельных звуков. – Держись, я позвоню 911.

Дозвонившись, я очень громко и быстро сообщил оператору, что из окна выпрыгнул мужчина и приземлился в вентиляционной шахте рядом с моей квартирой.

Я услышал, как девушка-телефонистка затянулась сигаретой и выдохнула дым.

– Адрес назовите, – скучающим тоном произнесла она. Я дал ей адрес и сказал, что сам впущу медиков.

– Антон! Антон! – все надрывалась женщина из соседнего дома. Я высунул голову в окно и крикнул:

– Он жив! «Скорая» уже едет!

Кто-то еще из моего окна ответил:

– Заткнись!

– Я тут уснуть пытаюсь! Заткнись на хер!

– Тут какой-то парень помирает! – объяснил я.

– Да заткнись уже, бл*! – ответил один из голосов. Люди, которые очень хотят спать, обычно не отличаются особым милосердием, даже если в нескольких футах от них кто-то умирает.

– Антон, – спросил я, – ты меня слышишь? Ты в порядке?

Он лишь застонал.

Я услышал женский вопль, и кричавший человек прыгнул в шахту с третьего этажа. В падении он успел издать странный стон, а потом с тошнотворным хрустом приземлился.

– «Скорая» уже едет, – сказал я. – Держись.

Он опять застонал. Он был весь мокрый – то ли от крови, то ли от пота, то ли от дождя. Или, может, от всего сразу. Выглядел он так, словно потел нефтью.

Через несколько минут в квартиру позвонили.

– «Скорая помощь»! – крикнул кто-то в шипящий домофон. Я открыл дверь, и трое фельдшеров с алюминиевыми носилками прошли по коридору. Я провел их на нижний этаж, открыл черную железную дверь пожарного выхода и пропустил их в вентиляционную шахту. Я пошел обратно домой, а они ловко полезли вверх по мусору, не выпуская носилок.

Вернувшись в спальню, я выглянул в окно: фельдшеры проверяли Антону пульс и светили фонариком в его расфокусированные глаза. Я высунулся из окна и спросил:

– С ним все будет нормально?

Один из фельдшеров засмеялся.

– Ага, долбаный мусор спас ему жизнь.

– Вы о чем?

– Если бы вентиляционная шахта была чистой, он бы приземлился на бетонный пол. И сразу бы умер.

Они пристегнули Антона к носилкам и вынесли его к машине «Скорой помощи». И все стихло. Никто больше не кричал. Я посмотрел вверх через вентиляционную шахту, разделявшую наши здания, и увидел серое рассветное небо.

Глава шестая

Ведро из козьей шкуры

Работая в «Марсе» дважды в неделю, я встречался с кучей незнакомых людей, и некоторые из них предлагали мне работу диджея в разных местах. На прошлой неделе я крутил пластинки в подвале ресторана под названием «Кейв-Канем», где несколько пьяных женщин плясали голышом в грязном джакузи. Еще неделей ранее я работал диджеем на выпускном вечере негритянского профессионального училища в Мамаронеке, штат Нью-Йорк. А сегодня, в среду, холодным ноябрьским вечером, мне предстояло работать сразу в двух местах. Первым мероприятием должна была стать балеарская вечеринка в украинском культурном центре; принимая предложение, я даже не знал, что означает «балеарский». Второе место – секс-вечеринка в лофте в Челси. До украинского культурного центра от моей квартиры можно было дойти пешком. Но у меня с собой было три ящика пластинок, а винил – тяжелая штука. Несколько лет назад я придумал отличную систему перевозки пластинок: ставил ящики на скейт и очень медленно и осторожно толкал его вперед. Несколько месяцев назад, поздней дождливой ночью, я толкал свою «виниловую башню» по тротуару рядом с «Марсом». Ящики зашатались, в попытках их удержать я вывихнул лодыжку, и сотни пластинок разлетелись по грязи и крови Мясницкого района. Уже всходило солнце, и я потратил минут двадцать, хромая под дождем с вывихнутой лодыжкой и пытаясь собрать двенадцатидюймовки в мокрой, кровавой грязи Тринадцатой улицы. После этого я стал толкать нагруженный винилом скейт с куда большей осторожностью.

– Моби! Мы принесем в Нью-Йорк любовь и экстаз!

Еще одним достоинством моей системы было то, что скейт оставался в моем распоряжении в течение всего времени, что я нетерпеливо ждал прихода посетителей. Обычно я приезжал в ночной клуб или бар в девять вечера, раскладывал пластинки, проверял, работает ли оборудование, и ждал. Иногда я сидел у барной стойки и читал какой-нибудь фантастический роман. А иногда – катался на скейте по пустому танцполу. Это развлекало и меня, и официантов – особенно, когда я, как часто бывало, падал со скейта и растягивался на танцполе.

Я вышел из квартиры со своей шаткой виниловой башней и направился на восток по Четырнадцатой улице. Стоял идеальный нью-йоркский осенний вечер – из тех, когда люди держатся за руки и влюбляются, прогуливаясь по парку и перешагивая через бомжей. Я толкал скейт вдоль опавших деревьев, мимо магазина париков и государственного банка, мимо ливанского ресторанчика и заброшенного театра, а потом повернул на Вторую авеню. Подул ветер, устроив ист-виллиджское па-де-де с участием опавших листьев и мусора.

Заведение под названием «Хитрый лис» было частью Украинского национального дома. Открыв парадную дверь «Хитрого лиса», я услышал звук, которого боятся все диджеи: громкую танцевальную музыку в пустом зале. Я завез пластинки внутрь и увидел, что первый диджей уже на сцене и играет пластинку Inner City для аудитории из пяти человек – своей девушки, подружки своей девушки, промоутера, делового партнера промоутера и хмурого бармена.

Промоутер был хиппи с Гоа, который когда-то, возможно, был турком, или французом, или швейцарцем, но сейчас его новой родиной стал Ист-Виллидж. У него были длинные отбеленные дреды, и по пятницам он тусовался в «Марсе». Однажды он подошел ко мне, пока я работал, вскинул руки и закричал:

– Моби! Мы принесем в Нью-Йорк любовь и экстаз!

– Хорошо, – ответил я, нервно улыбнувшись.

Он арендовал «Хитрого лиса» и разрекламировал мероприятие как первый в истории Нью-Йорка балеарский рейв. (Позже я узнал, что Балеарскими называются острова в Средиземном море, и в их числе находится Ибица – испанский центр рейв-культуры.) Проблема состояла в том, что балеарская музыка по большей части была мягкой, ведущими инструментами были акустические гитары или клавишные, что не слишком-то подходило для антиутопичного Нью-Йорка образца 1989 года. Ньюйоркцам больше нравились грязные звуки хип-хопа, дэнсхолла и лоу-фай хауса.