Книга Самодержавие и конституция - Кирилл Соловьев

Среди правых было много крестьян и священников. Они весьма сдержанно относились к своему фракционному руководству и порой отказывались его поддерживать (как, например, весной 1913 года, когда лидеры правых вознамерились спровоцировать роспуск Думы). Заносчивым предводителям приходилось идти на попятную и «ухаживать» за крестьянами, которых обычно они просто не замечали.

Схожие и даже большие трудности переживали националисты. Одни депутаты фракции тяготели к правым, другие – к левым, к октябристам. Как это часто случалось в Думе, особую позицию занимали крестьяне и священники из фракции националистов. Иногда они голосовали вопреки мнению руководства объединения. По словам одного из лидеров националистов, А. И. Савенко, родная ему фракция – «как стадо без пастырей»: руководители авторитетом не пользовались, не собирали совещания, часто не являлись на заседания и прежде рядовых депутатов разъезжались на летние каникулы. Б. А. Энгельгардт свидетельствовал, что лидер националистов П. Н. Балашев «за время своего председательствования не выразил не только толковой, а попросту никакой мысли».

Наконец, националисты с большим трудом переносили друг друга. В самом начале работы Четвертой Думы, 5 декабря 1912 года, А. И. Савенко писал жене: «Зависть – первое дело. На этой почве я нашел немало врагов, ибо сразу выдвинулся во фракции. Против меня шипит даже часть киевлян, особенно после того, как я вошел во все главные комиссии. Борьба из‐за комиссий страшная, и лица, забаллотированные в бюджетную комиссию и комиссию по обороне (я попал в обе), устроили ряд бурных скандалов». О распаде фракции говорили задолго до ее роспуска. Еще в апреле 1914 года Савенко отмечал «полный раскол» в объединении: 20 правых националистов конфликтовали с большинством фракции. Объединение перестало существовать в августе 1915 года. 14 августа Савенко писал жене: «Ты уже знаешь из газет, что из национальной фракции вышел весь цвет фракции. Сегодня состоялось первое заседание нашей новой фракции. Радовались мы, как дети, что, наконец, вырвались из душной балашовской тюрьмы, где все мы задыхались от трупного запаха».

Столь же рыхлой была фракция октябристов. Противоречия раздирали ее и во Второй Думе, где октябристов было сравнительно немного. Депутат от Казанской губернии М. Я. Капустин отмечал: «На многие вопросы глядели мы различно. Это лишало нас силы сплоченности». За считанные месяцы работы Думы от фракции откололась группа крестьян, которые сочли, что лидеры октябристов занимают чересчур умеренную позицию в аграрном вопросе.

В Третьей Думе фракция стала существенно более многочисленной, но и проблемы нарастали. Большинство октябристов принадлежали к правому крылу, однако не они задавали тон. Из левого меньшинства рекрутировались лидеры октябристов, которые составляли большинство в бюро фракции. При этом депутаты настаивали на «свободе голосования», не будучи во всем солидарными со своими правыми коллегами. 13 июня 1908 года октябрист Н. В. Савич писал: «Дума превратилась в земское собрание; партийная дисциплина рушилась, всяк сам за себя». Председатель Третьей Думы Н. А. Хомяков вообще не считал «Союз 17 октября» партией и предсказывал его скорый распад. В пользу этого было множество аргументов. Так, М. В. Родзянко отказывался голосовать вместе с фракцией, а близкий человек к А. И. Гучкову А. И. Звегинцев, вопреки мнению фракции, не считал возможным договариваться даже с националистами.

Лидеры октябристов тяготились таким положением и рассчитывали укрепить дисциплину. Они регулярно ставили вопрос о консолидированном голосовании на пленарных заседаниях Думы, но это ни к чему не приводило. «Это полное неуважение к нашей работе, – отмечал Хомяков, – полнейшее невнимание к самой фракции, а через нее и к Думе. Нехорошо вообще, когда члены не посещают фракционные собрания, но еще хуже, когда они проводят это время за картами тут же, в следующей комнате, чуть не рядом».

Единство фракции в значительной мере обеспечивалось серьезными усилиями безусловного лидера – А. И. Гучкова. По словам А. С. Вязигина, «члены Думы многократно могли наблюдать, как в течение одного и того же заседания менялось настроение центра – могущественной фракции „Союза 17 октября“, что влекло за собой порой весьма неожиданный и неприятный для А. И. Гучкова исход голосования». Гучкову нельзя было отлучиться из Думы: в его отсутствие процессы могли стать неуправляемыми. Договариваясь, сглаживая острые углы, идя на уступки, Гучков старательно скрывал свои эмоции и личные симпатии. 27 мая 1908 года журналист И. А. Гофштеттер писал брату лидера октябристов – Ф. И. Гучкову: «Лидерство Ал[ександра] Ив[ановича] (Гучкова. – К. С.) – это нравственная каторга, это отречение от личной совести, подчинение своей мысли стадной равнодействующей. Он сам говорил мне, что завидует идиоту Пуришкевичу, который может молоть всякий вздор, все, что взбредет ему в голову, а Ал[ександр] Ив[анович] и на трибуне, и в партийных совещаниях чувствует себя точно в наморднике: говорит, да оглядывается, как бы не уклониться от партийной линии поведения, не внести раскола в свою партию, не вызвать протеста единомышленников».

Это объясняет, почему избрание Гучкова председателем Думы имело для октябристов драматические последствия. В октябре 1907 года, в самом начале работы Третьей Думы, октябристы отказались выдвигать его кандидатуру на эту должность, однако Гучков не преодолел искушения. Савич вспоминал об этом так: «Мы разом теряли руководителя думской работы, искусного председателя фракции, единственного из нас, кому по плечу было сглаживать острые углы внутрипартийных трений. Словом, кандидатура Гучкова нас резала насмерть».

Весной 1911 года, в ходе политического кризиса, Гучков ушел с председательского поста. Замену ему нашли в лице правого октябриста – М. В. Родзянко. После некоторых сомнений Дума его поддержала. А. И. Гучков, сидевший рядом с И. С. Клюжевым, заметил последнему: «Ну теперь Дума себя похоронила». День спустя левые октябристы поставили вопрос о создании собственной фракции. 25 апреля 1911 года Хомяков заявил на заседании октябристов: «Пора уже нам перестать хромать на обе ноги. Надо принять… то или другое решение. Нужно точно определить, во что мы веруем. Если мы конституционалисты, то должны стоять твердо под знаменем своим, „Союза 17 октября“, а если кто-либо из нас отступает от его принципов, то он должен выйти совсем из нашей фракции. Надо уже, наконец, поставить эту точку над i и баста».

Его инициатива не прошла. Тем не менее фракция была в смятении. Гучков теперь не занимался оперативным руководством объединения, а нового лидера не было. Остались лишь воспоминания о не существовавшем единстве. В результате депутаты-октябристы голосовали несолидарно и чаще всего даже не пытались договориться.

В Четвертой Думе ситуация стала еще сложнее. В нее не прошел А. И. Гучков, и фракции суждено было существование без «руля и ветрил». М. В. Родзянко остался председателем, популярный среди октябристов М. М. Алексеенко жаловался на здоровье и предпочел сосредоточиться на работе в бюджетной комиссии. Как писал депутат Г. В. Скоропадский, во фракции шла «страшная грызня». Левые октябристы во главе с Хомяковым все чаще консультировались о создании более левого объединения. В декабре 1912 года он разъяснял думским корреспондентам: «Уже три года, как я твердил одно – надо уходить. Разве могут сговориться люди с различной психологией, с различными взглядами на вещи. Во фракции создалось положение, что там занимались не политикой, а взаимонадувательством. Правые стремились проводить свою линию в отсутствие левых. Вместо того чтобы заниматься примирением непримиримого, гораздо лучше работать». Два месяца спустя депутат-октябрист князь С. С. Волконский предсказывал, что от фракции отколются 20–25 более левых коллег: «Но по значению это все генералы партии, а солдаты останутся с правыми октябристами». Наконец, в конце 1913 года фракция распалась. Левые октябристы составили группу «Союза 17 октября». Большинство вошли во фракцию земцев-октябристов. Некоторые не присоединились ни к кому, образовав группу независимых депутатов.