Книга Кровь и почва - Дмитрий Старицкий

Я оглянулся. На неестественно белом снегу нож отвала, гусеницы и катки БРЭМ все были в крови и остатках давленной сизой солдатской требухи пополам с рваным шинельным сукном. В дополнение к неприятной картинке бил в нос сильный запах крови и свежего дерьма. Не отставал от нее по эпичности и «артштурм». Жуть какая… Охудеть… Даже на фронте такого кошмара никогда не было.

А ведь с момента взрыва в охотничьем замке и суток не прошло, а жертв этой гражданской войны уже за тысячу душ перевалило… Если не больше.

Одно отрадно белых фигурок валяющихся на дороге без движения на удивление мало.

Но это еще не все.

Далеко не все.

Надо еще взять город.

Надо еще удавить мятежного графа.

Сколько можно этим гадским Тортфортам меня преследовать? Пора положить этому конец.

3

«Так громче музыка играй победу. Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…»

Однако сразу в столицу на плечах бегущего противника мы не вошли. Улочка узкая. Дома по обеим ее сторонам старые трех-четырех этажные. Застройка плотная, без промежутков между домами. Развернуться особо негде.

Даже с учетом того что при появлении в воротах «коломбины» драп мятежных гвардейцев усилился до предельных возможностей человеческого организма, на мостовой осталось очень много мертвых мятежных гвардейцев посеченных шрапнелью и картечью, побитых пулеметами и просто во встречной давке насмерть задавленными. Иной раз в два-три слоя лежат друг на друге.

Кровянить гусеницы относительно чистых пулеметных танкеток мне не хотелось. То, что даже в чистом поле в эксцессе боя выглядело неприятно, то в городе просто жесть. Запугивать же запредельно обывателей в нашу задачу не входило. Они и так насмерть перепуганы безудержным гвардейским драпом буквально сразу после их пафосного парада и нашим шрапнельным обстрелом. Крыши, небось, все в дырах.

Мимо самоходки просочились по стеночке две штурмовые группы, потом еще две, потом еще… Хрустя битыми стеклами под каблуками, страхуя друг друга, волчьим изгоном, перескакивая через трупы мятежников, штурмовики заняли перекрестки и другие стратегические точки этой кривоватой улицы, по ходу проверяя входы в подвалы, арки и окна. Не забывая приглядывать и за окнами верхних этажей.

Сопротивления не было.

Убедившись, что огневого противодействия не предвидится и артиллерийская поддержка больше не требуется «коломбина» задним ходом вышла из проема старых средневековых ворот обратно в поле и пропустила в город команды саперов-трофейщиков на санках. Те споро оттаскивали трупы гвардейцев к стенам домов, складывали посередине улицы в кучи их оружие и амуницию. Отдельно в ящики собирались патроны. И вывозилось все это в охотничий городок императора.

На помощь трофейщикам отрядили и штрафников. Морщились графья-бароны но трупы таскали без ропота. Сами при этом выглядели как незнамо кто в грязных маскхалатах, в которых с трудом после боя угадывался первоначальный белый цвет.

Командир штрафной роты щеголял окровавленной повязкой на правой руке, с поддержкой на косынке наспех сооруженной из бинта. Но не уходил к санитарам, продолжая командовать своими мортусами[5].

— Граф, — позвал я его, когда сам вошел в город со своей охраной и инженерами, тащившими за мной полевой телефонный кабель. — Я вижу, вы уже искупили свою вину кровью. Можете подходить за реабилитацией, когда я тут где-нибудь устроюсь.

— Если вы позволите, барон, то я останусь со своими штрафниками до конца, — возразил он мне. — Дело чести.

— Если вы так ставите вопрос, то я ничего не имею против, — ответил, глядя на этого аристократа с уважением. — Даже отмечу такое ваше поведение перед его величеством.

Глаза бывшего гвардейского подполковника обрадовано сверкнули. Смысл и радость гвардейской службы быть отмеченным самим императором.

— Много потерь? — продолжил я его расспрашивать.

— Треть где-то, господин командор. Двадцать два фельдюнкера. В основном погибли в рукопашной при захвате батареи.

Надо же… Я почему-то посчитал, что он в два раза больше подчиненных в бою положит. Не меньше половины роты. Обманчив бывает внешний вид.

— Но я должен признаться, барон, что ваши бронеходы это страшное оружие, — продолжил граф. — Нечеловеческое. Если бы я не был на вашей стороне в этом бою, то, наверное, бежал бы сам позорно с поля боя, — признался он как бы нехотя.

— То ли еще будет… — вздохнул я, припомнив кино про ядерный взрыв на Тоцком полигоне, которое нам крутили в армии. — Техника в наше время меняется молниеносно. Если позволите, граф, дам вам один совет…

— С удовольствием выслушаю его, — действительно по лицу видно, что проявил заинтересованность.

— Вы храбро сегодня сражались, граф. Сразу скажу, наград за сегодняшний бой не будет. Какие награды могут быть в братоубийственной бойне? Но когда император будет возвращать вам прежние чины, то проситесь сразу перевести вас в армию, пока война официально не закончилась. Сами понимаете, что императорскую гвардию после такого мятежа ожидают перетряски да массовые чистки с отставками. Возможно даже «с позором». А так вы безболезненно выйдете в войска генералом. Получите под командование бригаду или отдельный полк. Ранг вам позволяет. Но это так… Между нами.

— Благодарю вас за совет, барон. Он действительно ценный. А что будет теперь в стране?

В его лице нарисовалась неподдельная заинтересованность.

— В империи продолжится гражданская реформа покойного императора Отония, — ответил я. — Она прогрессивна. Нет у империи иного пути, как переходить на индустриальный уклад хозяйствования. Феодализм это родимые пятна прошлого, тянущего нас вниз. Сохраним феодализм, проиграем экономическое соревнование другим великим державам. Тогда нас раздавят и растащат по мелким лимитрофам. Мы и эту войну против всего мира, если можно так выразиться, еле-еле вытянули благодаря индустриальному рывку и превосходству в технике. Но этого мало. Сегодняшний мятеж гвардии, по большому счету, это попытка возврата к феодализму. Потому как доходы от традиционного сельского хозяйства если и не упали, то стали бледно выглядеть по сравнению с доходами фабрикантов и купцов. А это обидно тем, кто еще крепостное право помнит если не сам, то по рассказам родителей. И даже не в доходах основная обида, а в том, что шапки перед ними перестали ломать и спины гнуть. И в глаза смотрят дерзко.

— Вам проще, господин командор. У вас в Реции крепостного права не было никогда, — вздохнул граф Гримфорт. — А у нас в великом герцогстве все так запутано…

— Кстати, граф, вы местный же… — я дождался его кивка и продолжил. — Не подскажете особнячок средней просторности, который можно временно реквизировать под мой штаб? Чтоб дворик был, флигеля и конюшни. И особо не бросался в глаза роскошеством. И чтобы мой бронеход нормально разместился бы во дворе ничего не ломая.