Книга Ратник княгини Ольги - Святослав Воеводин

– Славьте вдову нашего славного князя Игоря! Славьте мать нашего князя нового Святослава! Ольга сама пожаловала к вам, чтобы узнать, признаете ли вы власть ее сына.

Толпа разразилась приветственными возгласами, слившимися в единый громогласный рев. Облако выдохнутого пара поднялось над площадью. Кияне били в озябшие ладони, топали ногами, выражали одобрение посвистом и голосами.

– Торопишься, воевода, – процедила Ольга, занимая место рядом со Свенхильдом и заступая вперед.

– Княгиня слово имеет! – крикнул он, усмехаясь в отсыревшую рыжую бороду.

– Говори, княгиня! – понеслось отовсюду. – Говори, Ольга!

Ее голос не сразу набрал нужную звонкость, поэтому мало кто услышал вступление про беду, постигшую Игоря и его дружину, про грядущее отмщение и необходимость сплотиться. Разобрали речь разве что волхвы, бояре да посадники, сгрудившиеся за спиной Ольги, но сейчас от них мало что зависело. К тому же, не имея опыта Свенхильда, она допустила ошибку, путаясь в собственном многословии. Толпе хотелось слышать фразы короткие и ясные, чтобы отзываться на них криками одобрения и ликования.

Люди поверили, что Ольга выдвигает малолетнего княжича на правление, и готовы были поддержать ее. Ее слова влетали в тысячи ушей и вылетали оттуда, почти не затрагивая сознания. Она понимала это и готова была расплакаться от бессилия.

Дождавшись, пока Ольгин голос задрожит и сорвется, Свенхильд опять выступил вперед и взмахнул алым плащом, завладевая всеобщим вниманием.

– Люди знатные и простые! – яростно захрипел он. – Купцы и мастеровые, мужи и жены, старцы и юноши! К вам обращаемся мы! К тебе, великий Киев! К тебе, сердце земли русской! Твоего слова ждем.

Воздетый кулак Свенхильда опустился и прижался к груди, а сам он склонился в таком низком поклоне, что вынужден был свободной рукой придержать золоченую шапку, чтобы не свалилась с головы.

Толпа рявкнула в единодушном порыве, готовая одобрить все, о чем ее попросят, благодарная за выказываемую ей честь. Оставалось только назвать имя Святослава и получить добро на его княжение, и Свенхильд был готов сделать это, но тут вперед полезли остальные, поскольку им тоже хотелось покрасоваться перед народом. Сцепились два боярина, выясняя, за кем первенство. Заорали, перебивая друг друга, воеводы. Что-то неразборчивое и жалкое прокричала Ольга.

Видя такой разброд среди знати, простой народ и сам разошелся, уже не обращая внимания на происходящее на помосте. Вопросы государственной важности отошли на задний план, отступив перед свежими обидами и просто желанием обсудить что-нибудь свое, близкое, насущное и простое. Казалось, все заговорили разом, галдя и перебивая друг друга.

Толпа задвигалась, качаясь то в одну сторону, то в другую. Там и сям образовывались свои водовороты и всплески, нарушающие поверхность, состоящую из человеческих голов, покрытых и нет, в шапках и платках, темных и светлых, молодых и старых. Открылись сотни и тысячи ртов, дышащих чем попало, скалящих зубы здоровые и порченые, ровные и кривые. Пришли в движение руки, машущие, грозящие кулаками, показывающие кукиши или делающие разнообразные жесты, подкрепляющие сказанное.

Уже никто никого толком не слушал и не слышал, как бывает за пиршественным столом, где пьют без меры. И схватились пьяные, и сшиблись грудями вздорные бабы, и опять потянули добро у зазевавшихся купцов, и вот уже ткнули кого-то исподтишка ножом под ребра, и упал бедолага в грязь, а неразбериха на помосте и вокруг него продолжалась.

– Быть смуте, – изрек седобородый старик, наблюдая за столпотворением слезящимися глазами.

Его услышали, и слова его понеслись над площадью.

Быть смуте! Быть смуте… быть… быть…

Глава VII

Верой и правдой

Закут Ясмуду выделили темный, душный и тесный: не особо развернешься меж лавкой, сундуком, кадушкой с водой и прочими предметами обихода. Ключница попросила потерпеть, пообещала подыскать что-нибудь попросторнее, как только поминки по князю закончатся.

– Народу наехало тьма-тьмущая, – жаловалась она, по-беличьи цокая языком. – И всех размести, всех накорми, напои, укрой и обогрей.

Ясмуд видел, что она врет ему в глаза. Для гостей знатных были приготовлены светлицы в отдельном тереме, а прислугу рассовали по сараям да конюшням. Просто ключница не была уверена, что новый дядька Святослава задержится при дворе надолго, так зачем же суетиться понапрасну?

Ясмуд мысленно согласился с ней, поэтому возражать не стал. Вчера малец из каприза выбрал его, а завтра на кого-то другого укажет. Княгиня, может, и отошла, но женское сердце переменчиво. Или снова обиду припомнит, или еще что-нибудь удумает.

Укладываясь спать, Ясмуд закладывал руки за голову, смотрел в низкий скошенный потолок и думал о своей жизни. Прошлое не радовало, не было там ничего хорошего. Настоящее казалось шатким, ненадежным, точно на тонком льду стоишь, гадая, в какую сторону ступить. Будущее и вовсе было скрыто непроницаемой завесой. Что там? Мрак один. Сплошной мрак.

В богов и их милость Ясмуд не слишком верил, хотя остерегался признаваться в этом кому-либо. Какой же может быть лад промеж ними, ежели их так много и каждый норовит по-своему поступить? Как ни крути, а выходило, что главный должен быть только один, а остальные – на подхвате, чтобы волю хозяйскую выполнять. Но и при таком раскладе получалось не слишком ладно. Взять князя, который приказы раздает, а потом диву дается, что ничего не сделано или все сделано не так. Не может быть такого, чтобы на небе тоже так все глупо было устроено. Если бог всемогущ, то на что ему сдались помощники?

И вертелся Ясмуд, давил клопов ногтями, прислушивался к писку мышей в подполье и ощущал себя таким же жалким, ничтожным мышем, которому и податься-то, в общем, некуда.

И незачем – вот что хуже всего.

Кровавая расправа над князем и соратниками что-то изменила в душе Ясмуда. Он перевидал на своем веку много смертей, много убитых, покромсанных, заколотых, сожженных, повешенных – всяких. Однако то утро на холме во древлянской земле заставило его по-новому взглянуть на ратные подвиги и военные забавы. Не хотелось Ясмуду опять браться ни за меч, ни за какое иное орудие смертоубийства.

Сколько крови ни лей, а ничего от этого на земле не меняется. Все так же брат идет на брата, все так же безутешно плачут их жены и матери, полыхают мирные селения, мрут от голода осиротевшие детишки. И впитывает почва кровь, и всходит молодая зеленая трава, удобренная человечьим мясом, а потом на том же поле происходит новая сеча, и все повторяется, повторяется, повторяется…

Мысли Ясмуда начали заплетаться, как пьяный язык, но уснуть он не успел. В хлипкую дощатую дверь постучали, сначала осторожно, робко, потом сильнее.

– Не затворено, – просипел Ясмуд, прикрываясь дерюжкой до пояса и садясь на лавке. – Кто там?

– Василиса, – ответил женский голос. – Нянька Святослава.