Книга Маргарита Бургундская - Мишель Зевако

– Что происходит! – проворчал он, возвращаясь. – А то и происходит, что эта дьяволица Маргарита Бургундская послала против нас кучу людей! Происходит то, что мы окружены, загнаны, словно волки! Происходит то, что Буридан не сможет освободить ту, которую любит! Что Ланселот Бигорн будет повешен! Что Гийом Бурраск и Рике Одрио будут повешены! Что Буридан будет повешен! Что Готье д’Онэ будет повешен! И всё это потому, что Филиппу д’Онэ угодно было влюбиться в некую коронованную развратницу.

– Готье, – проговорил Филипп ужасно спокойным голосом, – если мы выйдем отсюда живыми, ты ответишь мне за все те оскорбления, что были тобой высказаны в адрес Ее Величества королевы Франции!

– Вот оно – то, чего я опасался! – пробормотал Буридан. – О, Маргарита, среди твоих бесчисленных злодеяний это, возможно, самое жестокое твое преступление!

– Они уже здесь, клянусь святым Баболеном! – прорычал Бигорн.

– Откройте! – прокричали на лестнице голоса людей, вооруженных, судя по характерному бряцанию, копьями и алебардами.

– Именем короля! – пророкотал, перекрывая весь этот шум, другой голос.

Гийом Бурраск и Рике Одрио расхохотались.

– Это он! – сказал Гийом.

Неистовые удары сотрясли дверь, которая почти сразу слетела с петель.

И в ту же секунду в комнату ворвались несколько лучников.

– Вперед! Взять их! Взять! – завопил командовавший отрядом Жан де Преси.

– Смерть им! Смерть! – вскричали лучники.

– Боже правый, нет! – проревел чей-то мощный голос. – Они нужны мне живыми!

И высокий, с нахмуренными бровями и суровой физиономией, человек возник на пороге, держа руку на гарде шпаги.

– Ангерран де Мариньи! – прохрипел Готье. – Убийца наших родителей, Филипп!

– Отец Миртиль! – прошептал Буридан, смертельно побледнев.

По жесту Мариньи лучники и даже прево остановились. Закрывая дверной проем, их отряд занимал половину комнаты.

На другом конце этого зала, сбившись в кучку, держались, со шпагами в руках, братья д’Онэ, вооруженные не раз проверенными в деле кинжалами Бурраск с Одрио и неподвижный Буридан.

Что до Ланселота Бигорна, то он испарился.

Мариньи махнул рукой, и Жан де Преси, прево Парижа, произнес:

– Жан Буридан, сеньоры Филипп и Готье д’Онэ, Гийом Бурраск, Рике Одрио, признанные нашим государем: один – императором Галилеи, другой – королем Базоши; я, Жан де Преси, прево Парижа, именем короля, объявляю вас изменниками и мятежниками, в удостоверение чего, без какого-либо суда или следствия, вы будете схвачены и препровождены к виселице Монфокон, где и принесете повинную. Милостью нашего сира короля, каждый из вас получит десять минут, чтобы покаяться в совершенных вами преступлениях и получить отпущение грехов, если на то будет воля ваших исповедников. Затем вас казнят через повешение, причем от веревки ваши шеи освободят только по наступлении смерти. А теперь скажите, готовы ли вы сдаться, или нам придется применить против вас силу.

– Смотри, как бы раньше я не облегчил твое брюшко, приспешник дьявола! – усмехнулся Рике, и помахал кинжалом.

– Тебя-то самого подвесят не за шею, как честного человека, – добавил Гийом, – а за ноги, как самого низкопробного воришку!

– Иа! – подтвердил звонкий и насмешливый голос, донесшийся из глубин соседних комнат.

Буридан не сводил горящих глаз с Мариньи.

Первый министр поднял руку, дабы призвать к тишине лучников, у которых этот ослиный рев вызвал жуткое неприятие, и, в свою очередь, произнес:

– Вам, мессиры д’Онэ, как и вам, Гийом Бурраск, как и вам, Рике Одрио, приговоренным судом короля, великодушием Его Величества даруется помилование. – Мариньи вытащил из-под плаща свиток пергамента и передал прево, который поклонился. – Благодарите за это нашу королеву, которая просила перед королем и добилась того, чтобы вам сохранили жизнь.

– Иа! Ио! – прыснув со смеху, воскликнул все тот же издевательский голос.

Яростное ворчание раздалось среди лучников, и Жан де Преси явил лицо более взволнованное, чем полагалось прево.

– Это еще не все, – продолжал Мариньи, чье спокойствие оставалось внушительным и ужасным.

– Мессиры д’Онэ, вы получаете полную свободу. Вам будет возвращено ваше родовое имение, после чего каждому из вас пожалуют по двадцать тысяч экю – все это при том лишь условии, что вы тотчас же покинете Париж под надежным эскортом, который сопроводит вас на три лье от этого города.

– Иа! Ио!

– Вы, Гийом Бурраск, и вы, Рике Одрио, тоже свободны. Ваши титулы, привилегии и прерогативы императора Галилеи и короля Базоши остаются за вами – без каких-либо условий… Мессир прево и вы, стражники, позвольте же осуществиться великодушию королевы!..

– Готье и Филипп д’Онэ, Гийом Бурраск и Рике Одрио, вы свободны, – провозгласил прево.

Лучники расступились, открыв широкий проход для тех, которые милостью ее величества были помилованы.

– Пойдем, Буридан! – в один голос воскликнули император Галилеи и король Базоши. – Пойдем, или ты не слышишь, что мы свободны!

– Эй! – крикнул Жан де Преси. – О Жане Буридане речи не шло!

– Видишь, Филипп, как оскорбляет нас твоя развратница! – промолвил Готье. – Думала, что ради спасения наших голов мы способны покинуть нашего брата Буридана!

Филипп не ответил, пальцы его метнувшейся под камзол руки что есть силы вонзились в грудь. Ему и в самом деле было невыносимо больно оттого, что королева могла счесть его способным на предательство.

– Как это, – вскричал Гийом Бурраск, – о Буридане речь не шла? А о ком же тогда шла?

– Да за кого ты нас принимаешь, чертов прево, – за турков или за мавров? – проскрежетал зубами Рике. – Дорого же ты заплатишь за эту дерзость – двумя сотнями золотых экю на сей раз уж никак не отделаешься!

– Двести золотых экю! – прошептал изумленный прево. – Уж не эти ли двое бродяг…

– Иа! – прозвучал где-то вдали насмешливый голос, словно подтверждая подозрения прево.

– Решайтесь же, – сказал Мариньи. – Если выбираете предложенные вам жизнь и свободу – уходите, если остаетесь – можете считать, что вы уже трупы!

– Трупы! – проворчал Филипп, сделав два шага вперед. – Что ж, пусть будет так: тогда вы сможете похвастаться, что уничтожили всю нашу семью! Сыновья умрут так же, как умер отец, как умерла мать – под ударами ваших жандармов! Смотри только, чтобы от твоих преступлений, которые пугают человечество, не устал вскоре и сам Господь! Ходят слухи, что ты не пожелал, чтобы виселица Монфокон, возведенная тобой для угроз Парижу, принимала простых смертников! Ходят слухи, что ты захотел, чтобы она и сейчас оставалась не запятнанной отвратительным поцелуем смерти! Ходят слухи, что тобой выбрана всем известная жертва, которой предстоит первой испытать прочность этих мерзких цепей, что скрипят на вершине отныне навек проклятого холма! Смотри только, чтобы этой первой жертвой не стал ты сам, Ангерран де Мариньи!