Книга Похождения Червонного валета. Сокровища гугенотов - Пьер Алексис Понсон дю Террайль

Королева в ужасе вскочила.

— Сделать это не так уж трудно, — спокойно продолжал герцог Гиз. — У Монмартрской заставы меня поджидают оседланные лошади, заставным караулом командует преданный мне душой и телом немецкий офицер, а меня сопровождают трое таких молодцев, которые стоят целого полка. Таким образом, доставить вас в Лотарингию было бы пустяковым делом, ну а раз уж вы будете там, то мне станет много легче столковаться с вами о важных интересующих меня вопросах!

Королева окинула герцога надменным взором и направилась к двери. Тогда герцог хлопнул в ладоши, дверь открылась, и Екатерина увидела, что на пороге стоят с обнаженными шпагами молодые люди, проводившие ее сюда.

— Это подлое предательство! — в бешенстве крикнула королева.

— Полно, ваше величество, — спокойно ответил герцог, — это честная, открытая война. Но мы могли бы столковаться и здесь, без всякого насилия.

— Иначе говоря: вы хотите продать мне мою свободу?

— О нет, я просто хочу гарантировать свою собственную!

— Так говорите!

Герцог подал знак, и дверь снова закрылась. Снова королева осталась наедине с Гизом.

— Государыня, — начал он, — наши интересы тесно связаны между собой. У нас один и тот же политический враг в лице партии гугенотов и один и тот же личный враг — наваррский король.

— Это правда!

— Ну вот, и стоит нам столковаться сегодня, как участь наших врагов будет решена. Только я хотел бы знать заранее, что вы дадите тому, кто избавит вас от врагов.

— Но… я не знаю. Скажите сами!

— Вы, ваше величество, не захотели выдать за меня принцессу Маргариту. Конечно, вы сами видите теперь, какую ошибку вы сделали, так как наваррский король оказался вовсе не таким простачком, как вы думали!

— Ну да, — перебила его Екатерина, — я согласна, что ошиблась в этом браке, и уже раскаиваюсь, но это раскаяние пришло слишком поздно!

— Римский папа легко расторгнет брак с еретиком!

— Да, но Маргарита любит мужа, вот в чем беда!

Эти слова заставили Гиза болезненно поморщиться.

— Ах, ваше величество! — сказал он. — Какие жестокие вещи говорите вы подчас!

— Простите меня, и перейдем к гугенотам, — ответила ему королева.

— Хорошо, — сказал герцог. — Так вот, стоит вашему величеству захотеть, и во Франции меньше чем через месяц не останется ни одного гугенота!

— Ни одного? Даже считая самого наваррского короля?

— Даже и его!

— Что же, разве вы собираетесь окрестить его?

— Да, но не водой, а железом!

Королева вздрогнула.

— Ваше величество, — продолжал герцог, — примите во внимание, что я в Париже больше дома, чем вы думаете!

— О, я знаю, — с горечью возразила королева, — я хорошо знаю, что Лотарингский дом умеет находить себе приверженцев во всех странах!

— У меня имеется тайная армия, сорганизованная в самом Париже. Достаточно одного знака, чтобы эта армия вдруг выросла словно из-под земли с криком: «Да здравствует месса! Долой проповедь!»

— Когда же вы дадите этот знак?

— Его дам не я, а вы сами, ваше величество!

— Но ведь вы вождь этой армии!

— Нет, ваше величество, официально этим вождем явитесь вы. Наши роли должны быть распределены. Я человек дела, я руки, но вы должны стать головой!

Королева задумалась, не решаясь дать ответ.

— Поторопитесь, ваше величество! — сурово сказал ей Гиз. — Время не терпит, и я должен покинуть Париж до наступления дня. Если вы не дадите мне положительного согласия, то я буду принужден увезти вас в Лотарингию, чтобы там докончить наш разговор!

— Но, герцог… Ведь вы обещали мне спасти Рене.

— Я спасу его!

Королева увидела, что раздумывать ей не о чем: у нее не было выбора.

— Ну что же, — сказала она, — раз интересы государства требуют этого, то я согласна!

— В таком случае остается только назначить день. Сегодня у нас четырнадцатое августа. Что вы скажете, если мы назначим этот великий день на двадцать четвертое, день святого Варфоломея?

— Мне все равно, — нерешительно ответила королева.

Герцог принес и поставил перед королевой небольшой столик, на котором были заготовлены письменные принадлежности и пергамент, и произнес:

— В таком случае, ваше величество, соблаговолите написать под мою диктовку нижеследующее: «Герцог Гиз действовал в ночь двадцать четвертого августа по моему приказанию».

— Но позвольте, герцог, — сказала Екатерина, — ведь вы можете зайти слишком далеко и потом сослаться на мое приказание!

— Ну что же, если вы боитесь этого, вам остается только последовать за мной в Лотарингию и бросить Рене на потеху палачу, — сказал герцог.

Екатерина взяла перо.

— Что же делать, — сказала она, — приходится покоряться!

Она написала требуемое, подписала и вручила пергамент герцогу Гизу.

XI

В то время как Екатерина Медичи с герцогом Гизом решала участь гугенотов, герцог Крильон после разговора с Кабошем возвращался в Лувр в весьма задумчивом настроении духа.

Его задумчивость объяснялась двумя обстоятельствами. Во-первых, Кабош отказался верить, что Рене действительно будет казнен, и выразил твердую уверенность, что королева Екатерина выкинет какой-нибудь фокус для спасения своего фаворита. Во-вторых, на обратном пути он наткнулся на растрепанную Фаринетту, которая с воплями рассказала ему, что три неизвестных ей дворянина, сопровождавшие замаскированную даму и назвавшиеся друзьями Рене, отбили у нее Паолу.

Крильон сразу подумал, что этой дамой не мог быть никто, кроме королевы-матери. Но почему она отправилась ночью по улицам Парижа, да еще в самом глухом уголке города, в сопровождении каких-то друзей Рене? Явно было, что тут что-то затевалось, и это «что-то» надо было обязательно заранее предупредить и парализовать. Но как предупредить то, чего еще не знаешь?

— Утро вечера мудренее! — решил Крильон и, повалившись одетым на свою постель, сейчас же разразился богатырским храпом.

В этом отношении король был совершенно прав, когда говорил, что любой из его подданных наслаждается большими жизненными благами в смысле сна и аппетита, чем он, монарх. Действительно, в то время как Крильон издавал носом великолепнейшие рулады, король беспокойно метался на своем роскошном ложе. Хоть он и сказал, что хочет спать, но, улегшись, не мог сомкнуть глаз: слова матери произвели свое действие на его подозрительный ум. Правда, под самое утро он задремал, но ему приснился такой страшный сон, что он поспешил проснуться: ему приснилось, что сир де Кот-Гарди вместе с Генрихом Наваррским старается задушить его. С трудом вырвавшись из власти кошмара, король позвонил и приказал вбежавшему пажу позвать Крильона.