Книга Колёса - Артур Хейли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– По-моему, в отделе сбыта.
– Одну минутку.
До Эрики доносился гул пылесоса. Пока он гудит, она могла быть уверена, что миссис Гуч не подслушивает.
В трубке раздался щелчок и послышался другой голос, но не тот, который ей был нужен. Эрика повторила имя нужного ей человека.
– Да, такой тут есть. – Она услышала, как он крикнул:
– Олли! – Затем другой голос:
– Я взял трубку. – И уже гораздо отчетливее:
– Алло!
– Это Эрика. – И уже менее уверенно добавила:
– Вы, наверное, помните.., мы встречались…
– Конечно, конечно, помню. Вы откуда говорите?
– Из дому.
– Дайте ваш номер. Она сказала.
– Повесьте трубку. Я сейчас перезвоню. Эрика ждала и нервничала, не в силах решить, стоит ли вообще снимать трубку, но когда раздался звонок, она тотчас ее взяла.
– Привет, детка!
– Здравствуйте, – сказала Эрика.
– Для особых разговоров нужен и особый телефон.
– Я понимаю.
– Давненько мы не видались.
– Да. Давно. Молчание.
– А ты зачем позвонила мне, детка?
– Ну, я подумала.., что мы могли бы встретиться.
– Для чего?
– Может, пошли бы вместе чего-нибудь выпить.
– Мы уже в прошлый раз пили. Помнишь? Весь день тогда проторчали в этом чертовом баре в гостинице на шоссе Куинс.
– Я знаю, но…
– Ив позапрошлый раз тоже.
– Но ведь тогда мы только в первый раз встретились.
– О'кей, не будем считать тот первый раз. Дамочка раскладывает пасьянс, как считает нужным, – это ее дело. Но уж на второй-то раз мужик рассчитывает добиться чего-то, а не торчать весь день в обжираловке. Потому-то я и спрашиваю: что у тебя на уме?
– Я думала.., если б мы встретились, я бы объяснила…
– Не выйдет.
Она опустила руку, державшую трубку. Да что же это она делает, как можно даже говорить с таком… Есть же другие мужчины. Но где?..
В мембране заскрипело:
– Ты еще туг, детка? Она поднесла к уху трубку.
– Да.
– Послушай, раз ты молчишь, я тебя сам спрошу; ты хочешь, чтоб я переспал с тобой?
Эрика чуть не расплакалась от унижения – она была сама противна себе.
– Да, – сказала она. – Да, этого я и хочу.
– Значит, на этот раз ты уверена. Больше меня не надуешь?
Великий Боже! Он что же, хочет, чтоб она дала ему расписку? Она подумала: “Неужели женщины доходят до такого отчаяния, что способны простить подобную грубость?” Ви-Эилю, За.
– Уверена, что нет, – сказала Эрика.
– Блестяще, детка! А что, если мы с тобой сговоримся на будущую среду?
– Я думала.., может быть, раньше. – Ведь до среды еще целая неделя.
– К сожалению, детка, не выйдет. Через час уезжаю в командировку. В Кливленд на пять дней… – Он хрюкнул. – Надо ведь, чтоб и огайские девочки не скучали.
Эрика принужденно рассмеялась:
– А у вас действительно широкий диапазон действий.
– Еще какой – ты удивишься, когда узнаешь. Она пожала плечами и мысленно ответила: “Нет, не удивлюсь. Больше я уже ничему не удивлюсь”.
– Я позвоню тебе сразу, как вернусь. А ты не остывай, пока меня не будет. – Снова пауза. И потом:
– В среду-то ты будешь в порядке? Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Конечно. Неужели вы думаете, я такая дура, что не подумала об этом? – не выдержала Эрика.
– Ты и представить себе не можешь, сколько женщин об этом не думают.
Эрика слушала его так, словно все, что он говорил, относилось не к ней. “Неужели он никогда не пытался сказать женщине что-то приятное, а не мерзость?” – думала она.
– Мне пора, детка! Назад, в соляные копи! Надо денежки зарабатывать!
– Прощайте, – сказала Эрика.
– До скорого.
Она повесила трубку и, закрыв лицо руками, горько заплакала – плакала она долго, молча; по длинным пальцам ручейками стекали слезы.
* * *
Позже, споласкивая в ванной лицо и гримируясь, чтобы не так заметны были следы слез, Эрика продолжала размышлять: “Должен же быть какой-то выход”.
Вовсе не обязательно встречаться с ним через неделю. Адам, хоть ничего и не знает, все это может поломать.
Достаточно, чтобы в течение этих семи ночей он был хоть однажды с ней близок, и она устоит перед соблазном, потом заставит свою плоть слушать голос разума. Ведь ей хотелось лишь, чтобы ее любили, чтобы она была нужна и чтобы могла в ответ дарить любовь, – к большему она никогда не стремилась. Она ведь все еще любила Адама. И, закрыв глаза, Эрика принялась вспоминать, как они впервые предались любви, как она тогда была нужна ему.
И Эрика решила, что поможет Адаму. Сегодня ночью – да и в другие ночи, если потребуется, – она все сделает, чтобы его потянуло к ней: вымоет голову, чтобы от волос хорошо пахло, надушится особыми манящими духами, наденет прозрачную ночную сорочку… Стой-ка! Она купит себе новую ночную сорочку – сегодня, тотчас же.., в Бирмингеме.
И она принялась поспешно одеваться.
В красивом сером административном здании, где вполне мог бы располагаться сенат какого-нибудь штата, еще царила тишина, когда Адам Трентон подкатил к нему с улицы на своей кремовой спортивной машине и съехал в подземный гараж. Он круто развернулся, так что взвизгнули шины, поставил машину в свой бокс и, изогнув длинное тело, вылез из-за руля, оставив ключи в зажигании. От вчерашнего дождя на новеньком лаке машины остались пятна, – ее, как всегда, вымоют, заправят и при необходимости произведут мелкий ремонт.
Высшему начальству – в счет дополнительных льгот – каждые полгода полагалась новая машина по выбору, со всеми новинками, какие пожелает будущий владелец, плюс бесплатное горючее и техобслуживание. В зависимости от компании, в которой человек работал, он брал себе одну из люксовых моделей – “крайслер импириэл”, “линкольн”, “кадиллак”. Лишь немногие вроде Адама предпочитали легкие спортивные машины с мощным двигателем.
Адам пошел по черному натертому полу гаража, безукоризненно чистому и сверкающему. Шаги его гулко зазвучали под сводами.
Посторонний наблюдатель увидел бы перед собой высокого, стройного, атлетически сложенного мужчину лет сорока двух, в сером костюме, с удлиненной, чуть наклоненной вперед головой, словно она тянула все тело. Теперь Адам Трентон одевался строже, чем в былые дни, но по-прежнему производил впечатление человека, следящего за модой и предпочитающего яркие тона. У него было живое, с правильными чертами лицо, синие глаза и прямой жесткий рот, чуть подрагивавший в усмешке, – в общем и целом Адам производил впечатление человека сильного, прямого и честного. Впечатление это подтверждалось и его манерой говорить – открыто, напрямик, что часто обезоруживало собеседника: эту тактику он намеренно применял. Шагал он уверенно, твердо, как человек, который знает, куда идет.