Книга Александр Великий. Дорога славы - Стивен Прессфилд

Люди и даже животные напряжены до предела: нервы у всех натянуты, как тетива. Многоопытные начальники отрядов, за плечами которых с полсотни походов, с трудом справляются с тревогой, и лишь самые молодые командиры болтают и разминаются на холодке, как застоявшиеся жеребята. Со стороны проёма, выходящего в сторону пикетов, доносятся шаги.

В шатёр пружинистым шагом входит мой отец, и всех нас охватывает такое чувство, будто явился могучий лев. Каждый волосок на моём теле встаёт дыбом, но в то же время на смену трепетному воодушевлению приходит неколебимая уверенность. Командиры вздыхают с нескрываемым облегчением: он здесь, с нами, а значит, мы не можем потерпеть поражение.

Я не свожу с отца глаз. Удивляюсь тому, как мало он делает, чтобы воодушевлять и окрылять людей. Он не возвышает голоса да и вообще не выказывает никакого намерения привлечь к себе внимание. Все военачальники, даже величайшие из великих, смотрят на него неотрывно, в то время как он рассеянно грызёт кость с вяленым мясом — такие в армии прозвали «собачьими ляжками». Помощник вручает ему свиток, и он, чтобы принять его, берёт «собачью ляжку» в зубы и вытирает одну руку о плащ, а другую о бороду. Парменион и Сократ Рыжебородый, командир «друзей», расступаются в стороны от царского походного кресла, свитский мальчик выдвигает его вперёд, и отец, вместо того чтобы занять место во главе стола и руководить военным советом, плюхается на это сиденье, как куль с овсом. После чего дожёвывает своё мясо. Создаётся впечатление, будто «собачья ляжка» волнует его куда больше, чем предстоящее сражение.

Эффект подобного поведения невозможно переоценить.

Кончив жевать, Филипп поднимает глаза на Пармениона и, указывая на карты и листы с диспозициями, произносит: «Друг мой...» Фразы царь не заканчивает, но её можно понять следующим образом: «Друг мой, извини за опоздание. Продолжай».

Парменион продолжает.

И вот ещё что непременно стоит отметить. Хотя командиры, само собой, внимательно слушают все указания и наставления полководца, сами его слова, по существу, не имеют значения. Все начальники отрядов проинструктированы заранее, каждый знает своё место и свою задачу. Всё, что важно в данный момент, так это уверенность в голосе Пармениона — и молчаливое присутствие царя Филиппа.

Моё имя и моя задача упоминаются среди прочих с нарочитым бесстрастием.

— Александру с его конницей предстоит уничтожить тяжёлую пехоту фиванцев на левом фланге, — объявляет Парменион.

После того как диспозиция и приказы доведены до каждого, отец не обращается ни к богам, ни к предкам. Он просто встаёт, бросает кость на пол и, глядя на окружающих с видом оживлённого предвкушения, говорит:

— А теперь, друзья, не пора ли приступить к делу?

Глава 6
КРАТЕР

Итак, под моим началом при Херонее состоят следующие командиры и воинские подразделения:

Шесть конных отрядов царских «друзей» — Аполлонийский, Боттиэйский, Торонский, Олинфский, Антемионский и Амфиполитанский — общей численностью в тысячу двести девяносто один человек. Им приданы три корпуса вооружённых сариссами пеших «друзей»: Пиэрийский под началом Мелеагра, Элимиотийский во главе с Коэном и столичный, Пеллийский, командир которого, Антипатр, одновременно осуществляет общее командование нашей пехотой. Ещё один, Тимфейский пехотный отряд Полиперкона, Филипп у меня забрал. Из конницы же он вернул себе отряд личных царских телохранителей и пять конных отрядов из Старой Македонии, примерно тысячу четыреста всадников под началом Филота. Под своей же рукой, на правом фланге и в центре, он оставил Пармениона с фракийцами, царскими копейщиками, и пеонийской лёгкой конницей — иными словами, всей лёгкой конницей, какая у нас имелась.

Штатная численность каждого из находящихся в моём подчинении конных отрядов составляет двести двадцать восемь всадников. Каждый из моих кавалерийских эскадронов полностью укомплектован, двести двадцать восемь бойцов, за исключением Торонского и Антемионского, где, соответственно, числится сто девяносто семь и сто восемьдесят два бойца. Все в строю, больных и раненых нет. Сам я собираюсь идти в бой во главе Аполлонийского отряда, оставив его командира, Сократа Рыжебородого, при себе в качестве заместителя. Пять оставшихся решено объединить в два корпуса (из двух и из трёх отрядов). Авангард под командованием Пердикки пойдёт в атаку одновременно с Гефестионом, и его задачей будет остановить и удержать на месте правый фланг фиванцев.

Обрати внимание, мой юный друг, что в тот день Македония вывела на поле боя все свои силы. Больше такого не повторялось. Войско, которое я привёл в Азию, составляло примерно половину нашей армии, поскольку почти столько же пришлось оставить в тылу, в гарнизонах Эллады. Но сюда, к Херонее, Филипп привёл всех, кого мог наскрести. Не поспели только два конных и два пеших отряда, но народу хватало и без них.

Моё крыло усилено шестью формированиями союзной эллинской пехоты. Эллинами из Амфиктионского союза, общее число которых достигает девяти тысяч, так что первая шеренга насчитывает девятьсот двадцать щитов, командует Николай по прозвищу Нос Крючком. Лёгкая пехота представлена наёмниками с Крита и Наксоса, вольными стрелками Иллирии и сосредоточенными на острие атакующего строя двумястами семьюдесятью метателями дротиков из Агриании под водительством их вождя Лангара. В общей сложности, считая и пеших и конных, наша численность приближается к шестнадцати тысячам человек, тогда как фиванцев и их союзников от девятнадцати до двадцати тысяч. Каждого из своих командиров я знаю с детства, а потому готов с любым из них отправиться хоть в царство Аида.

Чтобы понять это лучше, послушай историю о моём дорогом друге Кратере.

Когда мне было шестнадцать, отец, доверив мне (разумеется, под присмотром своего военачальника Антипатра) царскую печать, отправился в поход против Перинфа и Византия. Я тут же организовал карательную экспедицию против диких фракийцев, покорённых отцом четыре года назад, которые, едва прознав о его отлучке, тут же объединились с соседними племенами и подняли восстание. Стояла зима. Я взял с собой шесть тысяч воинов под началом Антипатра и Аминты Андромена. Кратеру в тот год было двадцать семь, и он, будучи обвинённым в убийстве (тут была затронута честь), находился под арестом. Как раз в день нашего отбытия ему предстоял суд. Из темницы он обратился ко мне с просьбой взять его с собой: в тех самых горах, куда лежал наш путь, его семья владела золотыми приисками. Он вырос там, знал каждый камень и, разумеется, мог принести пользу. И заявил, что если не совершит в походе подвиг, то сам подставит свою шею под меч.

Мы выдержали две битвы, у переправ через реки Ибис и Эстр, и после двух дней и ночи преследования загнали последние сорок пять сотен мятежников, вместе с их военным вождём Тиссикатом, на лесистый перевал между горами Гем и Офот. И тут поднялась снежная буря. Враг оседлал перевал, а все подходы к нему к вечеру замело снегом. Я подозвал Кратера.