Книга Атаманский клад - Юрий Милютин

Затем скомкал “кардинала” в клубок, кинул в центр чашечки посередине плоского прямоугольника. Цифры в окошечках замерли на двухсот тридцати и пяти десятых грамма. Коца взвесил изделие тютелька в тютельку. У ромалэ задергались жирные щеки, он перевел взгляд на первую цепочку, потом на свою. И медленно вытащил руку из кармана.

— Все правильно, это ее настоящий вес, — сказал он возбужденным своим соплеменникам, тоже сжимавшим в кулаках складные ножи. — Получайте расчет и авен пи базарэ.

Они ушли, натянутые на девяносто с лишним граммов чистого золота, так и не понявшие, как могло произойти, что цепочка за дорогу до базара похудела почти на сто граммов. Для них главным оказался последний пример с правильным весом.

Валютчику сейчас предстояло раскрутить пастуха на тех нескольких тысячах рублей, которые он специально не выложил вместе с основной кучей денег. Это была приманка, и он это сделал, чисто по ростовски. Когда на стул шлепнулась сверху кучи бабок последняя пачка, а Коца показал нутро опустевшей сумки, пастух махнул рукавом брезентового плаща:

— Забирай, — прохрипел он, взопревший до портянок. — Ох и хитер ты, чистый ахверист!

Мужик принялся распихивать деньги по пазухе, скоро он превратился в Карлсона с молочно-товарной фермы без пропеллера на спине. Коца несколько раз оглядывался на помощника Скирдача, застывшего в проеме двери. Но тот докуривал сигарету, не выказывая интереса к происходящему. Впрочем, валютчик старался все время сделки стоять так, чтобы с его места было видно как можно меньше. Наконец, пришла пора трогаться на выход и разбегаться в разных направлениях.

— Ничего больше нет? — поинтересовался Коца, сжимаясь от мысли, что если пастух нашарит еще один узелок с цацками, у него не хватит сил на обработку первобытного существа, выдравшегося из степных просторов, и на выбивание бабок у менял.

Мужик важно пробурчал:

— Пока все, надумаю еще, подъеду.

— А когда надумаешь? Надо деньги приготовить, чтобы не получилось как сейчас. Ты тоже вон сколько времени потярял, даже заночевать пришлось.

— Ночку я провел с двумя нацменами в одной комнате. Думал, порешат, — мужик нервно передернул плечами, поднял кверху глаза, — Сегодня четверг? Посередине недели у меня бывает выходной, вот и считай, чтобы от Нового года как раз серединка подперла. А ты тоже денег накрути, чтобы по друзьям не бегать.

— Накручу, не беспокойся, — заверил меняла, спросил по свойски. — Ты сейчас в гостиницу, а потом на автовокзал?

— В гостиницу, в колхозную на Тургеневской улице. А потом… А зачем это тебе?

— Могу проводить, мало ли что.

— Я сам дойду, — пастух скомкался в скупердяя.

— Ну… хозяин барин, только будь осторожен. Здесь не твои выселки, где из хозяев одни недобитые волки, да одичалые собаки.

— Без советов.

Коца предупреждал с умыслом, у него теперь была одна цель — в целости и сохранности проводить мужика до гостиницы и до вокзала, а после, когда он залезет в автобус, выследить, где сойдет. Машину сопровождения они с Микки Маусом найдут без проблем. Хутор по прикидкам должен находиться между Шахтами и Усть-Донецком, недалеко от станицы Раздорской, бывшей столицы беглых российских холопов, смешавшихся с местными племенами. Дальнейший план действий они разработают уже на месте. Валютчик за время общения с мужиком убедился, что если пустить того по беспределу, то из него вряд ли что выбьешь. Пастух предпочтет смерть, он не понимает разницы между жизнью и смертью, он счастливый, жизнь для него держится на радостях перед глазами, что увидел, тому и порадовался. Значит, пока не выведет сам на таинственный клад, другие действия с ним бесполезны.

Коца, отстегнув шакалу купюрку в сто рублей и вернув ему сотовый телефон, вышел на Московскую улицу, и сразу заметил Скирдача с отморозками на другой стороне. Шакал рванул к хозяину на полусогнутых. Снова Коца упрекнул себя за то, что отвалил ему сто рублей. Хотя сумма мизерная, она при покупке трех золотых монет больше награды, положенной за молчание. Пастух угнулся и, не среагировав на оклик валютчика, по Московской улице молча засеменил в сторону Буденновского проспекта. За ним увязались двое помощников Скирдача, все вместе скрылись в дыре перехода. Коца бросился за мужиком, заскочив в полутемный тоннель, завертел головой в разные стороны. Никого. Пробежал до второго коридора, увидел на выходе на Станиславского, как шестерки прижали пастуха к стене. Тот отбивался руками и ногами, верещал пойманным зайцем, в рот ему сунули полу его же плаща. Коца сделал шаг в ту сторону, и почувствовал вдруг возле уха теплое дыхание:

— Шел бы ты домой, — посоветовал кто-то. — Тебя же не трогают.

— А ты попробуй, — валютчик зло ощерился.

Чувство опасности за несколько лет работы на базаре притупилось, оно не сковывало движения. Он резко развернулся назад, один из шакалов отскочил, второй, коренастый, видимо, имел нервы покрепче, потому что остался стоять на месте.

— Коца, тебя уважают, даже не напоминают о сегодняшнем инциденте, — с усмешкой сказал он. — Иди домой, тут свои дела.

— Мужика прессовать? Для этого мозгов и умения много не надо, — у Коци перекосило рот. — Что вы от него хотите?

— Что надо, — ухмыльнулся второй шакал. — Полмесяца назад он предложил одному из валютчиков редкую медаль с парочкой золотых червонцев. Желаем узнать, что приволок на этот раз.

Коца расслабился, значит, пастух недаром во время сделки в институтском дворе обмолвился о предыдущем своем приезде. Тогда он, скорее всего, решил прощупать обстановку, а в этот раз того менялу не отыскал и случайно нарвался на Коцу. Мужик не мог ведать, что каждого, кто хотя бы раз сдал изделия, заслуживающие внимания, без интереса отморозки Лехи Слонка не оставляют. Валютчик повернул было в сторону выхода, когда подумал, что расколоть пастуха не так-то просто, тем более, пусть и отмороженным, но все равно уличным козлам без должного опыта. Значит, ситуацию надо брать в свои руки, иначе мечты так и останутся на уровне призраков. Валютчик подобрался, резко выбросил ногу в переносицу нахала, стоящего рядом. Тот, не ожидавший выпада, без слов выпал в осадок. Коца добавил рыхлому пентюху, растопырившему костыли, удар в пах. Когда он приподнял, скорчившись от боли, широкую морду, саданул по ней еще раз ребром зимнего сапога. Первый из помощников Скирдача попятился назад, отбежал за угол тоннеля, на ходу выдергивая пушку из-за пазухи. Но разве трусливая скотинка посмеет, она обдрищется, не нажав на курок. Коца, не теряя времени, бросился на выручку пастуха, его уже ломали на полу перехода, выложенного красноватой плиткой. Валютчик, врезавшись в отморозков, забывших об осторожности, ногой опрокинул навзничь одного из них, добил ударом каблука по зубам. Второго, разгоряченного мордобоем, он перехватил за рукав теплой куртки, дернув на себя, придержал его на долю секунды. Когда соперник невольно переставил ногу вперед, подсек ее на весу носком сапога с одновременным ударом в челюсть левым кулаком. Не давая телу самостоятельно долететь до пола, правым локтем рубанул по воротнику дубленки. Голова шакала запрокинулась он стукнулся о плиты грудью, потом всей мордой. Это был коронный со времен юности номер, когда Коца королевал в Запорожье в общежитии шестого микрорайона, куда его занесло после окончания ремесленного училища. Тогда комендант и обслуга не знали, как от него избавиться, хотя работал он на знаменитой “Запорожстали” по стахановски. Валютчик, посмотрев на поверженных соперников, встряхнулся, поправил шапку, заметил, как семенит наверх Карлсон со скотного двора, не вымолвивший слова благодарности. Он рванул следом, подцепив ноги в руки, он всю жизнь следовал правилу — если за что брался, доводил обязательно до конца. Когда до выхода из тоннеля осталось несколько ступенек, услышал вдруг громкий окрик, донесшийся из темноты. Обернулся, и тут-же змеей вильнул к стене. Звук выстрела раздался позже, громом прокатившись по лабиринтам перехода, а сначала воздух в паре метров от него просверлил тонкий и характерный свист. Так пробуют голос едва оперившиеся синички: сьвись-сьвись. Больше оборачиваться, а тем более, спешить с ответом, не имело смысла, иногда что-что следует откладывать и до следующей встречи. Валютчик гимнастом преодолел выступ, отделяющий ступени от заасфальтированной площади перед базаром.