Книга Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933 - Ричард Дж. Эванс

В то время многие люди не осознавали, в какой степени Бисмарк контролировал дикие устремления армии и ограничивал ее жажду к масштабным захватам территорий. Действительно, особенно после его принудительной отставки в 1890 г. возник миф, раздуваемый в том числе и разозленным экс-канцлером и его последователями, о Бисмарке как о лидере, который безжалостно разрубал гордиевы узлы политики и решал животрепещущие вопросы с применением силы. В общественной памяти Германии сохранились революционные войны 1860-х, а не два последовавших десятилетия, когда Бисмарк пытался сохранить мир в Европе, чтобы дать Германскому рейху возможность подняться на ноги. Ульрих фон Хассель, лидер консервативного сопротивления Гитлеру в 1944 г., записал в своем дневнике во время визита в старую резиденцию Бисмарка во Фридрихсру:

Прискорбно думать о том, насколько неверно сложившееся о нем представление как о политике, олицетворяющем грубое насилие, — представление, которое мы сами создали о нем в мире, в ребяческом восторге от того факта, что кто-то наконец возродил сильную Германию. На самом деле он обладал уникальным даром дипломатии и сдерживания. Он как никто понимал, чем завоевать доверие остального мира, — прямая противоположность сегодняшнему дню[63].

Миф о вожде-диктаторе не был выражением древней, исконной склонности немецкого характера, он стал гораздо более поздним изобретением.

В начале XX века этот миф подпитывался общественной памятью о жесткой позиции Бисмарка по отношению к тем, кого он считал внутренними врагами рейха. В 1870-х в ответ на попытки папы усилить свое влияние на католическое сообщество посредством издания «Реестра заблуждений» (1864 г.) и «Догмата о непогрешимости папы» (1871 г.) Бисмарк принял ряд законов и политических мер, призванных привести католическую церковь под контроль прусского государства, — либералы называли это «борьбой за культуру». Католическое духовенство отказалось выполнять законы, которые предписывали духовным лицам проходить обучение в государственных учреждениях и подавать заявки на церковные посты для государственного утверждения. Долгое время тех, кто нарушал новые законы, преследовала полиция, их арестовывали и отправляли в тюрьму. К середине 1870-х 989 приходов остались без настоятелей, 225 священников сидели в тюрьме, все католические организации за исключением тех, чья деятельность была связана с оказанием медицинской помощи, были упразднены, два архиепископа и три епископа были лишены должности, а епископ Трирский умер вскоре после того, как отбыл девятимесячное заключение в тюрьме[64]. Но что хуже всего, это массированное наступление на гражданские свободы примерно 37 процентов населения империи поддерживалось немецкими либералами, которые считали католичество такой серьезной угрозой цивилизации, что оправдывали любые методы борьбы с ним.

В конечном счете эта борьба затихла, после чего католическая часть населения осталась жестоким врагом либерализма и современных веяний, готовой доказать свою лояльность государству, и не в последнюю очередь с помощью своей политической партии, сформированной изначально для защиты от преследований, которая получила название центристской партии. Но даже еще до конца этого процесса Бисмарк нанес новый удар по гражданским свободам своим антисоциалистическим законом, который был принят рейхстагом после двух покушений на убийство кайзера Вильгельма I в 1878 г. На самом деле зарождавшееся социалистическое движение не имело никакого отношения к предполагаемым убийцам и было законопослушной организацией, которая собиралась прийти во власть парламентским путем. И снова либералов убедили поступиться своими либеральными принципами во имя того, что было им представлено как национальные интересы. Социалистические собрания были запрещены, газеты и журналы ликвидированы, а сама партия поставлена вне закона. Была восстановлена смертная казнь, ранее отмененная в Пруссии и других основных немецких государствах. За этим последовали массовые аресты и тюремные сроки для социалистов[65].

Антисоциалистический закон имел, возможно, даже более далекоидущие последствия, чем борьба с католической церковью. Он также совершенно не справился со своей непосредственной задачей — бороться с предполагаемыми «врагами рейха». Социалистам не удалось легально запретить участие в парламентских выборах в роли самостоятельных кандидатов, а по мере ускорения индустриализации Германии и еще более быстрого роста численности рабочего класса доля кандидатов-социалистов все увеличивалась. После отмены закона в 1890 г. социалисты реорганизовали свое движение и стали называться Социал-демократической партией Германии. Накануне Первой мировой войны партия насчитывала более миллиона членов и была крупнейшей политической организацией в мире. На выборах в 1911 г., несмотря на исконную ориентацию избирательной системы на консервативный сельский электорат, социалисты заняли место центристской партии и стали самой большой отдельной партией в рейхстаге. Репрессии антисоциалистического закона отодвинули ее на левый край политического спектра, и с начала 1890-х и далее она придерживалась строгих марксистских представлений, согласно которым все существующие церковные, государственные и общественные институты от монархии и военного офицерского корпуса до больших предприятий и фондового рынка должны были быть свергнуты в ходе пролетарской революции, которая приведет к установлению социалистической республики. Вследствие того что либералы поддержали антисоциалистический закон, социал-демократы перестали доверять всем «буржуазным» политическим партиям и отвергали любые предложения сотрудничества, поступавшие к ним от политических сторонников капитализма или представителей движений, которые социалисты считали частью незначительно реформированной существующей политической системы. Многочисленное, хорошо организованное, не признающее других взглядов и, очевидно, неуклонно движущееся вперед к доминированию в органах избирательной власти движение социал-демократов вселяло ужас в сердца респектабельного среднего и высшего класса. Между социал-демократами, с одной стороны, и всеми «буржуазными» партиями, с другой, образовалась гигантская пропасть. Такое бескомпромиссное политическое разделение продолжалось вплоть до 1920-х и сыграло ключевую роль в кризисе, который в конечном счете привел нацистов к власти.

Однако в то же время партия всеми силами стремилась действовать так, чтобы оставаться в рамках правового поля и не давать поводов для постоянно угрожавшего ей восстановления закона о запрете партии. Говорят, что Ленин однажды в приступе необычайной веселости заметил, что немецкие социал-демократы никогда не смогли бы осуществить успешную революцию в Германии, потому что, когда бы они пришли штурмовать вокзалы, то для начала выстроились бы в очередь, чтобы купить билеты. Партия привыкла ждать событий, а не порождать их своими действиями. Ее тщательно продуманная организация с культурными учреждениями, газетами и журналами, пивными и барами, спортивными клубами и учебными заведениями позволила членам партии вести особый образ жизни и сформировала ряд личных интересов, которыми лишь немногие в партии готовы были поступиться. Будучи законопослушной организацией, партия полагалась на судебные решения для своей защиты от преследований. Однако следование закону было непростой задачей даже после 1890 г. Мелкие придирки полиции поддерживались консервативными судьями и прокурорами и судами, которые продолжали считать социал-демократов опасными революционерами. К 1914 г. лишь немногие ораторы и редакторы партийной газеты не отсидели несколько сроков в тюрьме по обвинениям в оскорблении монарха или государственных чиновников. Критика монархии или полиции или даже гражданских служащих, управлявших делами государства, в соответствии с законом до сих пор могла считаться преступлением. Борьба с социал-демократами стала делом жизни целого поколения судей, государственных обвинителей, начальников полицейских отделений и государственных чиновников до 1914 г. Эти люди и большинство их сторонников из среднего и высшего класса никогда так и не признали социал-демократов в качестве легитимной политической силы. В их глазах закон должен был поддерживать существующие государственные и гражданские институты, а не быть нейтральным судьей в конфликте между противоборствующими политическими группами[66].