Книга Горький квест. Том 1 - Александра Маринина

— И что вы сделали, когда поняли это? — поинтересовался я.

— Перестал к ним заходить. И приглашения принимать перестал.

— Что, вот так сразу и перестали? Прервали отношения в один миг?

— Ну, зачем же сразу-то? Я аккуратненько, постепенно, чтобы не обидеть. Приглашения сначала принимал через раз, потом через два на третий, ссылался на загруженность по службе. И с поздравлениями так же поступил: два праздника или дня рождения пропущу, потом зайду, цветы вручу и поздравлю со всеми прошедшими. Так и сошло на нет постепенно.

— Как долго вы общались с Лагутиными, пока не поняли, что к чему?

— Года два примерно. И еще годик или чуть больше после этого.

Принесенного официанткой «большого» чайника хватило как раз на воспоминания Назара Захаровича о муже Зинаиды, Николае Васильевиче Лагутине, и об их детях — сыне Владимире и дочери Ульяне. Ульяна, по словам Бычкова, была девочкой любознательной, чтобы не сказать — любопытной, и если во время визитов оперативника оказывалась дома, то старалась сидеть за столом вместе со взрослыми, внимательно вслушиваясь в их разговоры, хотя Зинаида ее присутствие не очень-то поощряла. Николай Васильевич в этих посиделках никогда не участвовал, да его и дома-то, как правило, не бывало, когда приходил Бычков. Если же хозяин был дома, то выходил, коротко здоровался, пожимал руку и тут же скрывался в кабинете.

— Суровый мужик, вечно хмурый, озабоченный, никогда, в отличие от жены, не улыбался. По-моему, его все в семье боялись, — вывел заключение Назар Захарович.

— А сын? Что о нем помните?

— Да почти ничего. Видел его буквально пару раз всего. Симпатичный паренек, на отца похож, такой же неразговорчивый и хмурый. Он-то в свои студенческие годы дома особо не сидел.

— Зинаида о нем что-нибудь рассказывала?

— Говорила, что учится в МГИМО, хочет заниматься дипломатической работой, старается, овладевает знаниями, из библиотек не вылезает.

— А про его личную жизнь говорила? Может быть, он жениться собирался? Или девушка была?

— Не припомню, — покачал головой Бычков. — Вот что хорошо помню — так это постоянные сетования Зинаиды на то, что в институте никак не найдется подходящая девочка для Володи, а когда же еще студенту жениться? Только в институте, потом уж поздно будет, холостого специалиста на работу за границей не пошлют, так и будет в МИДе бумажки перебирать до самой старости.

— Почему же невесту нужно было искать непременно в своем институте? — удивился я. — А в других местах разве нельзя познакомиться с девушкой?

Бычков разразился дробным журчащим смехом.

— Можно, конечно. Всем можно, а будущим работникам дипломатического фронта — нельзя! Если, конечно, они хотят получить назначение на должность в каком-нибудь посольстве или представительстве за границей. В том институте учились только проверенные детки проверенных родителей, поэтому с любой сокурсницей можно было заводить отношения, так сказать, с гарантией.

Я кивнул. Ну конечно, вездесущее КГБ… Работа за границей. Все должно быть под контролем государства. Анкету каждого абитуриента проверяли вдоль и поперек, и при малейших сомнениях даже до вступительных экзаменов не допускали, так что брак со студентом своего института избавлял от множества проблем, в том числе и от перспектив «невыезда».

Пришла моя очередь объяснять Бычкову причины интереса к семье Лагутиных.

— Рассказ будет долгим, — предупредил я. — Вы временем располагаете?

Он усмехнулся:

— Нам, старикам, спешить некуда. Но если разговор наш предполагается не коротким, то я предложил бы вам сменить место. Стыдно признаться, но от вредной привычки курить я не избавился. Да и не пытался, если честно. Теперь за приятной неспешной беседой таким, как я, и посидеть-то негде. Я бы пригласил вас прогуляться, посидеть в парке или хоть на бульваре, но не сезон, погода не располагает.

Я рассмеялся. Снег с дождем и ветром — и в самом деле не лучшая погода для беседы на открытом воздухе.

— Да уж!

— Поэтому я осмелюсь пригласить вас к себе домой. Заодно и поужинаем. Моя жена будет рада, а уж готовит она просто превосходно.

Заметив на моем лице замешательство, которое я не успел скрыть, Бычков добавил:

— Потом я привезу вас назад, сюда или куда скажете. Да это и не так уж далеко по московским меркам, минут за двадцать доедем.

Подписав принесенный официанткой счет, я поднялся к себе в номер за курткой. Бычков ждал меня на крыльце у входа, под навесом, в пальцах одной руки зажата дымящаяся сигарета, в другой руке прижатый к уху телефон.

— Сколько баллов? — услышал я его мягкий говорок. — Шесть? Нормально, быстро доедем… Минут двадцать…

Он заметил меня и слегка кивнул.

— Сейчас спрошу.

Бычков опустил руку с телефоном, сделал глубокую резкую затяжку и обратился ко мне:

— У вас есть какие-нибудь ограничения по продуктам? Что-то такое, чего вам нельзя или вы просто не любите и не едите?

Вопрос меня приятно удивил: мне казалось, что в России едят то, что нравится, не придавая ни малейшего значения понятию «нельзя». А уж сколько раз, принимая приглашения на обеды и ужины в домах своих коллег-переводчиков, я сталкивался с тем, что хозяйки настойчиво подкладывают в тарелки гостям разнообразное угощение со словами: «Вы должны это попробовать! Ну попробуйте!», нимало не заботясь о том, что гость, возможно, это не любит или ему этот продукт запрещен медиками. Почему-то я был уверен, что в России больше, чем в любой другой стране, укоренен принцип: если нравится лично мне, то это обязательно должно нравиться всем, а если кому-то не нравится, то он не нашего круга, он ничего не понимает, и вообще он идиот и должен быть подвергнут остракизму. Выходит, я ошибался. Но, возможно, семья ветерана МВД Бычкова — просто приятное исключение.

— Я всеяден, — с улыбкой ответил я. — Мне все можно. Другое дело, что в моем возрасте уже не все нужно.

— Понял.

Он снова поднес телефон к уху.

— Можно все, но без фанатизма, — проговорил Назар Захарович в трубку. — Скромно, по-стариковски.

Он затушил сигарету, бросил окурок в урну, и мы сели в черный джип.

* * *

Жена Назара Захаровича оказалась женщиной изящной и элегантной, и даже в свои далеко не молодые годы сохранившей прежнюю изумительную красоту. В первый момент я напрягся, испугавшись, что Элла (так ее звали) будет на правах хозяйки сидеть с нами за столом и слушать мои рассказы, чего мне совсем не хотелось. Я даже не мог отчетливо сформулировать природу и суть собственного нежелания распространяться о своей истории, ведь я изначально, задумывая свой экспериментальный проект, закладывался на то, что придется многократно излагать одно и то же огромному числу все новых и новых людей. Но эта готовность была рассчитана на тех, кого необходимо проинформировать в интересах дела, а вот сама мысль о том, что меня будет слушать человек, к делу отношения не имеющий, почему-то вызывала дикое раздражение.